8 (915) 876-2007 zatropa@rambler.ru

«Личное» Время (Гл. 2)

«Личное» Время (Гл. 2)

«…современные ученые меньше знают из того, что надо знать о своем мире, чем ученые XYIII века знали о своем? Надо помнить, что научные теории соотносятся с природой только здесь и теперь. Не являются ли разрывы между точками такого соотнесения теперь, может быть более крупными и многочисленными, чем когда-либо раньше?» — к этой фразе Куна можно соотнести и слова Капицы: «В современном мире, несмотря на стремительное развитие, за последние десятилетия большого качественного прогресса не было, и все, в основном, сводилось к лучшей реализации направлений, намеченных чуть ли не с начала ХХ в. Только последние достижения биологии могут претендовать на оригинальность по сравнению с успехами других отраслей науки и техники, но и они были начаты в конце XIX в. На то, что при исключительном количественном и прагматическом развитии науки и техники происходит так мало новых фундаментальных открытий, обращали внимание ряд историков знания. А такого всплеска новых идей, направлений, совершенно изменивших в начале ХХ в. состояние наших представлений о мире и в значительной мере предопределивших весь последующий прогресс, такого взлета с тех пор не было, несмотря на колоссальные усилия и затраты. Индикатором может служить сопоставление влияния научных достижений и сравнение числа Нобелевских премий в настоящем и прошлом. За последние сто лет масштаб открытий, несомненно, уменьшился, а долговременное влияние работ и идей, отмеченных в последние десятилетия, стало меньше». Итак, в чем же выразились эти явления на рубеже и в первой половине ХХ века.

Уже в начале XIX века появились общераспространенные учебники. По этому поводу у Куна мы находим, что последние полтора века «научная специализация стала приобретать конституциональную форму», сейчас степень специализации, — «вопрос престижа ученых». Результату исследования современного ученого излагаются не в виде толстых книг, а в виде коротких статей для немногих, кто знаком с существующей парадигмой. Учебники же предлагают эту парадигму, сковывая и тем самым любую инициативу по изменению существующих методов. Любая такая инициатива в лице группы ученых, не удовлетворенных очевидностью и незавершенностью существующей парадигмы, должна «сосредоточиться исключительно на самых тонких и эзотерических явлениях природы…». (Стр. 46). В другом месте автор пишет: «Таким образом, учебники начинают с того, что сужают ощущение ученым истории данной дисциплины, а затем подсовывают суррогаты вместо образовавшихся пустот. Характерно, что научные учебники включают лишь небольшую часть истории — или в предисловии, или, что более часто, в разбросанных сносках о великих личностях прежних веков. С помощью таких сносок и студенты, и ученые-профессионалы чувствую себя причастными к истории. Однако та историческая традиция, которая извлекается из учебников и к которой таким образом приобщаются ученые, фактически никогда не существовала». (Стр. 181). До середины XIX века не было никакого физического сообщества, и образовалось оно позднее в результате слияния сообществ математиков и натурфилософов. Таким образом, то, что сегодня есть предмет исследования одного широкого научного сообщества (для физика, скажем, «физическая оптика», «электричество», «теплота» и пр.) раньше могло быть распределено среди разных научных сообществ. Например, теории строения материи не были предметом исследования лишь одного сообщества примерно до 1920 г. И в химии в первой половине XIX века не было общих соглашений в теориях, хотя все имели общие инструменты благодаря атомистической теории Дальтона — постоянство состава, кратные отношения и атомные веса . Но уже к началу XIX в. почти все исследователи приняли парадигму, утверждающую, что свет — это распространение поперечных волн (работы Юнга и Френеля). Ведь в течении же XYIII в. преобладала парадигма Ньютона, которая рассматривала свет как поток материальных частиц. И лишь XX век Планком и Эйнштейном была развита корпускулярно-волновая парадигма света (из: Кун).

Розин указывает на появление гуманитарного знания в конце ХIХ — начале ХХ века как на подход, альтернативный естественнонаучному.» Также к этому времени относят и появление психологии; считается, что в 1845 году англичанин Стюард Милль предложил одним из первых рассматривать психология как независимую науку. » Дружинин указывает, что психология как наука приняла методологию естествознания, т.е. имеет материальную основу и может быть исследована объективными методами: «…Вунт ориентировал психологию на методологическую парадигму естественных наук» (Дружинин, с. 251); Дильтей же предложил ее рассматривать как науку, из которой берут начало все другие, — «науки о духе» (философию, этику, эстетику, лингвистику и пр.) и науки о внешнем мире (физику, химию, геологию, биологию и пр.). (Там же, с. 34). До сих пор идут дебаты на что такое эта наука. Например, Климов считает, что психология «… опирается на систему хорошего философского знания как на методологию, с одной стороны, и представляет конкретно-научный материал для развития философии, с другой…»; «хорошая философия» у Климова оставлена на «разумение, вкус и бескорыстную интеллектуальную инициативу читателя». И далее о методологической норме: «…важно соотносить психику с объемлющими системами». (Климов, с. 16-28). Кавелин в 1868 году в работе «Немецкая современная психология» писал о психологическом методе: «С полным упадком всех философских систем психология выдвинулась на первый план, и очень понятно почему. Она — собственно центр, к которому теперь сходятся и который предполагают все науки, имеющие предметом человека. Выяснить научным образом отправления и законы деятельности нашей души значит ни больше ни меньше как дать руководящую нить для целого огромного знания, которое занимается человеком. Итак, нет в настоящее время в целой философии вопросов более интересных и более важных, чем психологические». (Кавелин, 1899, т.3, с.365, цитата из Шевцова, с. 460-461). По мнению Дружинина: «Однако, несмотря на торжество позитивного знания, XX в. не отверг ни философское, ни религиозное знание. Следовательно, речь может идти не о смене одного знания другим, а о смене доминирования той или иной формы знания в ходе развития цивилизации». (С. 33).

В русской философии в трудах философов Н.Д.Данилевского и К.Н.Леонтьева выделяются культуральные типы, а спустя пол века в начале ХХ века культурно-историческое рассмотрение было продолжено в «Закате Европы» Освальда Шпенглера, — труде, название которого также говорит «само за себя» — о фундаментальном переходе в истории европейской цивилизации. В русской философии также появилась идея «богочеловека.» В своей последней работе 1944 г. В.И. Вернадский определил пришедшую эпоху как эпоху разума, где указывал на место сознания человека в природе. Он выделил роль научной мысли как планетарного фактора и ввел понятие ноосферы.

Что касается негуманитарных наук, то квантовая физика возникла из множества трудностей вокруг явления излучения черного тела, удельной теплоемкости и фотоэлектрического эффекта. М. Лауэ заметил, что 14 декабря 1890 года следует считать «днем рождения квантовой теории», хотя Лакатос с этим не согласен, отмечая, что это был день рождения редукционной программы Планка (т.е. программы, развитие которой приостановлено и направленно на стирания противоречий, связанных с «привитой программой»): «Решение идти вперед, допуская хотя бы временно противоречие в основаниях, было принято Эйнштейном в 1905 г., но даже он заколебался, когда в 1913 г. Бор снова вышел вперед». Далее он критически замечает: «После 1925 г. «новая» квантовая теория перешла на «анархистскую позицию, а современная квантовая физика в ее «копенгагенской интерпретации стала одним из главных оплотов философского обскурантизма». И наконец, Лакатос все же отдает дань этой программе: «Но тщательный анализ ее истории — поистине золотое дно методологии: ее изумительно быстрый прогресс — на противоречивых основаниях! — потрясает, ее красота, оригинальность и эмпирический успех ее вспомогательных гипотез, выдвигающихся блестящими и даже гениальными учеными, беспрецедентны в истории физики». (По: Кун, с. 336-346).

Пригожин и Сенгерс приводят размышления Эйнштейна об одиночестве ученого в храме науки, где нет места «недостойным» и есть стремление упростить мир до уровня отсутствия чувств и страстей. От жизни «с ее мучительной жестокостью и безутешной пустотой, уйти от вечно меняющихся собственных прихотей» к «объективному видению и пониманию» (С. 29). Ранее нами говорилось, что наука зародилась в культурной среде в XYII в. , и далее развитие науки вырвало ее из этой культурной среды. Говорится, что это была «вторая волна» науки, где на смену пассивной позиции наблюдателя приходит активная позиция вмешательства экспериментатора: «Природа, как на судебном заседании, подвергается с помощью экспериментирования перекрестному допросу именем априорных принципов». Природу, по мнению Галилея «нельзя обмануть». Но ее можно изучить и описать. (Стр. 46). Далее (с кризисом ньютониантсва, где рассматривалась причинность и обратимость процессов) эта позиция еще более видоизменилась. Природой можно управлять: «Миром, перед которым не испытываешь благоговения, проще управлять». (Стр. 36). Мартин Хайдеггер говорит, что наука превратилась из одной экспериментальной, где ставится эксперимент над природой в другую экспериментальную, где эксперимент и соответствующая гипотеза навязываются (предначертываются) природе наукой. Отмечается, что первые признаки кризиса ньютоновской науки были еще в начале XIX века, — это первое количественное описание необратимого процесса в теории Фурье (з-н теплопроводности), не связанного непосредственно с динамическими обратимыми взаимодействиями Ньютона: «С момента появления теории теплопроводности Фурье математика, физика и ньютоновская наука перестали быть синонимами». С этого момента и исторические пути развития физики во Франции и Англии разошлись (отмечается, что до «современного этапа»). Французское направление мысли привело к позитивисткой классификации наук Конта (и, как известно, к рождению социологии). В Британии продолжались попытки объединить все области знания, прежде всего, общую теории необратимых процессов, где наука о сложных процессах рассматривается как наука о временной ассиметрии. (Стр. 98-99). Правда, до сих пор нет общей теории необратимых процессов.

В 1847 году Джоуль ввел идею «превращения» энергии — «количественное сохранение «чего-то» при его качественных изменениях», — это, по сути идея реинкарнации в ее «техническом» эквиваленте. Пригожин пишет, что на этой волне Ницше «уловил эхо актов творения и разрушения, выходящих за рамки одного лишь сохранения и превращения», — идея о наличии «активного» уровня природы, уровня, управляющего законами жизни и смерти. (Не зря именно Ницше называют основоположником идей психосоматики). «Томсон совершил головокружительный прыжок от технологии тепловой машины к космологии». Речь идет о «деградации» тепла во всей Вселенной и ее распад, — стирание температурных различий. Далее: «Немаловажную роль сыграла и культурная среда, в которой было совершено открытие. Общепризнано, что в XIX веке проблема времени приобрела новое значение. Существенную роль времени начали отмечать во всех областях: в геологии, биологии, языкознании, социологии и этике». В этих областях стали говорить о многообразии и нарастающих усложнениях. Физика же, как отмечают авторы, вернулась к «древним мифологическим и религиозным архетипам», — идеи смерти и однородности. (Стр. 104-109).

Речь идет о двуяких процессах в науке. С одной стороны, о продолжении линии, начатой, в Новое Время», где овременные ученые выработали «определение своего предприятие, приемлемое с точки зрения культуры». Разум вознесся над природой, описывая ее лишь «вторичные производные качества», проецируемые самим разумом, а не непосредственно живую ткань. «Принижение природы происходит параллельно с возвеличиванием всего, что ускользает от нее, — бога и человека». (Там же, с. 54) . С другой стороны, появлении того перехода, которому посвящена данная глава, где взгляды ученых как-бы возвращаются обратно — во времена до Нового Времени, гдо господствовали бренность существования и необратимость. Например Кун не видит «направленного онтологического развития» таких инструментов, как теории Аристотеля, Ньютона, Эйнштейна, хотя признает, что эти инструменты «улучшались для решения головоломок»; он даже видит большую близость в некоторых существенных моментах общей теории относительности Эйнштейна и учения Аристотеля. Лакатос по этому поводу пишет, что до Ньютона: «Скептики сомневались, способны ли интеллект или чувства доказательно обосновать знание? Однако скепсис был вынужден отступить перед славой Ньютоновской физики. Эйнштейн опять все перевернул вверх дном, и теперь лишь немногие философы или ученые все еще верят, что научное знание является доказательно обоснованным или по крайней мере может быть таковым». В другом месте: » Количественные результаты в астрономических наблюдениях обусловили победу Ньютона над «более рационализированными, но исключительно качественными теориями его конкурентов». В нашем веке это «замечательный количественный успех» закона излучения Планка и модели атома Бора, хотя автор указывает, что оба эти вклада породили больше проблем в науке, чем разрешили. (По: Кун, с. 200).

Вероятно, наш век требует и качественного понимания сути предмета, — глубины и целостности, о чем речь пойдет в следующей главе. Пригожин приводит другую иллюстрацию: «Если равновесная термодинамика была достижением XIX в., то неравновесная термодинамика возникла и развивалась в XX в.». (С. 128). «Фактически уже сейчас физика имеет дело с исследованием ситуаций, далеких от идеализации, описываемых равновесной термодинамикой, а молекулярная биология добилась больших успехов в установлении связи живых структур с относительно небольшим числом основных биомолекул». (С. 143). «В XX в. некоторые физики предлагали отказаться от детерменизма на том основании, что он недостижим в реальном опыте». Тем не менее, как указывают авторы, более приемлемыми оказались доказательства «невозможности» («вечного двигателя», скоростей больших скорости света, изменения дискретных энергетических уровней атомов и пр.), которые вдруг открыли «внутреннюю структуру реальности». Термодинамика, теория относительности и квантовая физика открыли «невозможности», установившие пределы «амбициозных притязаний классической физики». «Ньютоновская наука была вершиной, завершающим синтезом, увенчавшим столетия экспериментирования и теоретических исследований, происходивших в различных направлениях, но метивших в одну точку. То же можно было бы утверждать и относительно термодинамики. Рост науки не имеет ничего общего с равномерным развертыванием научных дисциплин, каждая из которых в свою очередь подразделяется на все большее число водонепроницаемых отсеков. … Поворотные пункты в развитии науки приводят к последствиям, выходящим за рамки чистой науки и оказывающим влияние на всю интеллектуальную среду. Верно и обратное: глобальные проблемы часто были источниками вдохновения в науке». «Эйнштейн как-то заметил, что его серьезно беспокоит проблеме «теперь»… с «теперь» связано нечто существенное, лежащее за пределами науки». (С. 188-192).

В рамках рассуждений о необратимых процессах, открытых системах, упоминая подход Пригожина, модель газа Больцмана, синергетику Хакена (модель самоорганизующихся систем) профессор С.П. Капица строит свою демографическую модель роста населения. Это еще одна иллюстрация Тенденций Времени. Согласно Капице, демографическая система авляется открытой и ее поведение можно описать лишь с помощью одной переменой — ВРЕМЕНИ. В отличие от мира животных и эпохи раннего антропогинеза (примерно до 1,6 млн лет назад), где прирост особей линейно зависел от колличественных праметров биологической среды обитания, человечество растет за счет сознания — передачи друг другу информации: «Очевидно, что распространение информации необратимо — «слово не воробей, вылетит не поймаешь!» В то время как обмен товарами принципиально обратим».

Таким образом, на рубеже XX века, а согласно Капице, начиная с середине XIX века во Франции в развитых странах начался переходный демографический период«..величина времени связана с ростом населения Земли, и чем ближе мы приближаемся к критическому моменту демографического перехода, тем характерное время, за которое происходят изменения в населении, становится меньше. Чем дальше в анализе мы уходим в прошлое, тем это время все увеличивается. (…) Чем ближе мы к критическому моменту демографического перехода, тем больше динамика роста населения подчиняет себе время «. Это период резкого возрастания населения и параллельного явления, которое у автора называется «логарифмически сжатое, время роста», при котором демографическая система описывается как самоорганизующаяся в этом времени. Причем, Капица вводит параметр времени — 45 лет, являющийся «внутренней предельной способностью системы человечества и человека к росту» и к которой стремится самоорганизующаяся демографическая система вплоть до фазы перехода. Это фаза, которой завершается предыдущая демографическая эпоха ( это все 1,6 млн лет «взрывного развития»). В дополнение к нашей модели хочется отменить, что Капица выделяет и мини фазы, — так, предыдащая такая, согласно Капице, длилась 300 лет, т.е. с XYII века. Интересно, что внутри 1, 6 млн.-летней эпохи так называемого «гиперборического роста» человечества Капица выделяет и своеобразные циклы (их 11), причем в течение каждого цикла прожило соответственно 8,2 млрд чел, а длительность цикла сокращалась от 1 млн лет в начале до 45 лет в конце эпохи в 1960 году (причем каждый следующий цикл короче предшествующего в e=2,72 раза и согласно модели ведет к увеличению численности населения во столько же раз). Тем не менее, фазовый переход для развитых стран длится уже около 100 лет и является периодом, описаный нами ниже. Интересно, что кривая роста во время самого перехода у Капицы имеет одинаковый линейный вид с кривой роста раннего антропогинеза, что для всего человечества вступило в силу в 1960 году. (Данные колличественные рассуждения я привожу «для общего развития», чтобы показать уровень данной модели, более подробные тезисы книги Капицы см. здесь).

Читать далее

Глава 1. Общие положения рассмотрения Тенденций Времени

Глава 2. Частные положения рассмотрения Тенденций Времени

Основная использованная литература