8 (915) 876-2007 zatropa@rambler.ru

Древние Времена (Гл. 2)

Древние Времена (Гл. 2)

Говоря о знании в человеке, мы говорим о науке в человечестве. Хотя понятие «наука» можно произносить автономно, — без слова «человечество», потому что, во-первых, к животным и растениям это понятие не используют, а гипотетическая инопланетная наука нами не обсуждается. Во-вторых, исторически в человеке наука выражалась и выражается как навык, наитие, навука, что и образовало современное дочернее понятие в русском языке. Имре Лакатос говорит о процессе формирования этого понятия: «Рост наук — возрастание хаоса, строительство Вавилонской башни. Около двух тысяч лет ученые и научно мыслящие философы предпочитали джастификационные иллюзии, лишь бы не быть ввергнутыми в этот кошмар». (По: Кун, с. 299). (Джастификационизм — видение научного знания как доказательно обоснованных высказываний путем логической дедукции).

Можно также такое знание рассматривать и не только как науку, с современной точки зрения. Например, Огюст Конт (сер. XIX в.) выделил три сменяющиеся стадии такого знания — религиозное (традиции и вера), философское (интуиция автора плюс рациональные концепции), позитивное (фиксация фактов в ходе целенаправленного наблюдения и эксперимента). Тогда, согласно Конту, в интересующий нас временной промежуток знание можно охарактеризовать как религиозное — т.е. построенное на традициях и вере.

Такое знание Илья Пригожин (в соавторстве с Изабеллой Стенгерс) называет повторяющимся и общим и противопоставляет его специфическому и уникальному как естественнонаучное можно притивопоставить гуманитарному. И приводит слова Исаии Берлина: «Специальное и уникальное или повторяющееся и общее, универсальное, конкретное или абстрактное, вечное движение или покой, внутреннее или внешнее, качество или количество, зависимость от культуры или вневременные принципы, борение духа и самоизмерение как постоянное состояние человека или возможность (и желательность) покоя, порядка, окончательной гармонии и удовлетворение всех разумных человеческих желаний — таковы некоторые аспекты этой противоположности». ( С. 20-21). Так, из естественных наук выходят гуманитарные, как уникальное из общего. Так и человек как личность со ВРЕМЕНЕМ выходит из общности. Обращает внимание, что под «естественными» науками следует понимать более широкое понятие, чем это принято понимать сейчас. «Естесственные» здесь скорее всего — относящиеся к природному естеству. В то, время как «гуманитарные» — относящиеся к человеку как части этого естества. Интересна градация науки и искусства у Томаса Куна, согласно которой еще в период Возрождения различия едва осознавались, т.к. целью и того, и другого были совершенствование изображения природы: «Леонардо да Винчи был только одним из многих, кто свободно переходил от науки к искусству и наоборот, и только значительно позднее они стали категорически различаться. Более того, даже после того как постоянный переход из одной области в другую прекратился, термин «искусство» продолжал применяться к технологии и ремеслам (которые также рассматривались как прогрессирующие) так же, как к скульптуре и живописи». (С. 209). Кун объясняет это явление, исходя из наличия или отсутствия головоломок в науке: «Хотя астрономией и астрологией занимались, как правило, одни и те же люди, в том числе Птолемей, Кеплер, Тихо Браге, у астрономической традиции решения головоломок никогда не было эквивалента в астрологии. А без головоломок, способных, во-первых, бросить вызов, а во-вторых, подтвердить искусность отдельных мастеров, астрология не могла стать наукой, даже если бы звезды действительно влияли на судьбы людей». (С. 551).

Рассуждая о происхождении науки, Пригожин и Стенгерс говорят, что многие научные открытия могли происходить и раньше, например, современные исследования в области неравновесных систем, но это «было подавлено культурным и идеологическим контекстомтого времени (курсив мой — И.Л.)». (С. 28). Также указывается, что и гелиоцентрическая система теоретически могла быть описана мыслителями и в Античности, но не на практике, в силу определенной неготовности коллективного сознания. Кун также указывает на предвосхищения в науке, которые, по его мнению, без кризиса игнорируются; наиболее яркое, полное и известное — предвосхищение Коперника Аристархом в III в. до н.э. (на 18 в. раньше!). Но дедуктивность греческой науки и догматизм, а также, самое главное, по Куну — «исторический контекст» — отсутствие необходимости гелиоцентрической системы, просто не позволили этому случиться. «Как и в производстве, в науке смена инструментов — крайняя мера, к которой прибегают лишь в случае действительной необходимости. Значение кризисов заключается именно в том, что они говорят о своевременности смены инструментов». (С. 110-111). Кун пишет, что в период до Сократа утверждения и контрутверждения, споры и пр. имели место и до сих пор имеют место в философии и большинстве социальных наук, но: «Уже в эпоху эллинизма математика, астрономия, статика и геометрические разделы оптики отказались от такой формы дискурса в пользу решения головоломок. В других науках, число которых постоянно росло, произошло то же самое». (С. 548).

Пригожин и Стенгерс пишут, что Античность четко различала теоретическое мышление и практические действия, т.е. с помощью различных приспособлений человек пытался как бы «обхитрить» природу, где в подлунном мире действуют лишь законы непредсказуемости и импровизации, — «игры случая» по Архимеду. Томас Кун называет время до Ньютона «периодом разрозненности» в плане не сколько существования единого взгляда на науку, сколько в плане пригожинских единых «практических действий». (С. 37). Античность описывала только «небеса», — идеализированный мир теорий и четких ментальных построений, никак неприменимый к жизни в мире людей. Пред миром человек испытывал субъективное благоговение. (Пригожин, Стенгерс, с. 43-44). Далее указывается, что в Древней Греции общество с презрением относилось к классу ремесленников и потенциальных новаторов в технике, что изменилось в конце средних веков (здесь приводится ссылка на сравнительный анализ Джозефа Нидэма). «Более того, и интеллектуалы, как и ремесленники, в большинстве своем обрели независимость от властей». Здесь же приводится и кросскультурный анализ Китая и Европы. Китайское консервативное общество, где «люди науки были официальными лицами», не испытало столь сильных потрясений от науки, хотя компас, порох, печатный станок были созданы именно там. Пригожин называют европейское общество «меркантильным» в том числе и в плане поддержания инноваций науки. (С. 49).

Еще один пример с предвидение будущего в Античности — «Физика Лукреция» — прообраз физики неустойчивый состояний: «Возникающий вихрь дает начало миру, всем вещам в природе». (Там же, с. 131)Так, Лукреций подобен археологу, «угадавшему» то, что будет «раскапываться» в будущем. Все же наука того времени от Архимеда до Лукреция «противостояла науке о хаотических и бифуркационных изменениях». Они «жили в умиротворенной Вселенной, где наука о вещах совпадала с наукой о человеке. Я — возмущение, вихрь в бурлящей природе». И в этом одна из «величайших вершин» мудрости Античности, где человек не ненавидит и не сражается с вещами. «Классическая наука отрицала становление и многообразие природы, бывшие, по Аристотелю, атрибутами низменного подлунного мира. Классическая наука как бы низвела небо на землю. Но это не входило в намерения отцов современной науки. (Галилей, мое прим.)…Подобно богам Аристотеля объекты классической динамики замкнуты в себе. Они ничего не знают извне.» (Там же, с. 267-269).

«Низведение неба на землю», — своеобразная «стандартизация» вселенских законов и перенесение этих законов в мир людей, где не только науки не дифференцируемы, но и не различимы наука, религия , искусство и прочие сферы человеческого жития, — отражено в культурологическом подходе Бориса Раушенбаха. Согласно его исследованиям, искусство Древнего Египта, — это искусство «предельного геометрического совершенства». По сути, в наши дни «древнеегипетской живописью» занимаются инженеры. Этот художник рисовал так, как видят все, и для всех. Более того, он рисовал с уровня всех, т.е. с горизонта — не свысока, и не снизу. Речь идет именно о коллективистком мировоззрении. Центральным моментом здесь можно считать то, что древнеегипетский (и вообще древний) мастер считал себя «Мы», но не «Я», Если предположить, что «МЫ» лежит в основе мироощущения художника, то совершенно нелепым будет представляться обычное сегодня утверждение художника: «Я так вижу». Как он видит мир, никому не было интересно, важно было, как его воспринимаем «МЫ».

Дальнейший этап развития живописи — аксонометриря (параллельная перспектива) приходится на Древнюю Грецию. Это был отказ от передачи изображений объективной геометрии и возникновение геометрии «видимой», — то, что видит отдельный человек. Раушенбах отмечает что период от VI до IV века до н.э. иногда считают временем становления «греческого чуда». Причем, развитие рационалистической философии и послужило этому. Как и в предшествующую эпоху, человек времени «греческого чуда» стремился передать облик окружающих его объектов — предметов и людей, но теперь опираясь на свое зрительное впечатление. Раушенбах указывает, что такой художник передает здесь не объективное пространство, а субъективное — пространство своего зрительного восприятия, пространство «Я», а не «МЫ»…». Смена «Мы» на «Я», безличного плана на близкий интимный о смене Знания о себе. Земля перестала быть просто горизонтом — линией и стала плоскостью. Появилась новая «степень свободы». Это интерес человека о самом себе.

Примерно на это же время приходится и формирование мировых религий (плюс-минус 6 веков). Так, Шевцов описывает переход от начальной религиозной разрозненности к мировым религиям в обществе как формирование мировоззрения в человеке: «…с исторической точки зрения, приход сильного мировоззрения дает более высокую управляемость, а значит, и дееспособность общества, А что происходит с психологической точки зрения?

Кажущееся выравнивание мышления при сильном мировоззрении на самом деле есть перевод его из неровного состояния в расколотое. При так называемом многобожии, с психологической точки зрения, мы имели общую, хотя и неровную среду, где все узлы были более или менее уравновешены, и ни один не обладал достаточной силой, чтобы подавить другие.

Если мы поймем, что собирание своего мышления в узлы и морщины — мера вынужденная, мы идем на нее вполне осознанно из желания выжить (хотя идем в таком раннем возрасте, что часто просто не в состоянии этого вспомнить), то станет ясно, что мы исходно свободны от любого мировоззрения и можем просто жить, а не вести себя в соответствии с требованиями общества. Возможность вернуться к себе зависит только от силы страха, который внушает нам правящее мировоззрение. Соответственно, чем сильнее один из узлов, тем страшнее он, тем более, что мировые религии вполне осознанно строят себя на «страхе Божием». (С. 42).

«Степени развития начала личности и совпадающие с ними степени упадка исключительно родственного быта определяют периоды и эпохи русской истории». (Кавелин, 1897, т. 1, с. 14, цитата по Шевцову, с. 459).

Вернемся снова к Раушенбаху. Далее указывается, что эпоха средневековья, хотя и была следующим этапов в развитии перспективы, все же не была революционным — качественным таким этапом. Здесь, конечно, сохраняется мироощущение «Я». В средние века человек тоже является личностью, и его поведение полностью определяет возможность его спасения. Он ценен сам по себе и если и молится о других, даже близких, то это в силу исповедуемой им любви к ближнему, а вовсе не в силу того, что он лишь «винтик» некоторого коллектива (семьи), как было в древности. Спасение приходило к каждому отдельно от других, а вовсе не к «семье» и, следовательно, автоматически и к нему. Но это означает, что ощущение «Я» скорее усилилось, чем ослабело, сравнительно с античностью. Мироощущение «Я» и его ближайшее окружение, как уже говорилось, остается основным во времена средневековья, и это полностью определяет геометрическую основу живописи. Правда, теперь «ближайшим окружением» становится, как правило, мир горний; молящийся, обращаясь к святому или к Богу, хочет быть к ним возможно ближе, отсюда и стремление сдвинуть на передний план их изображения. Но геометрически это означает передачу близкого — царство аксонометрии. В этом стремлении возможно более сократить расстояние между собой и предметом изображения и коренится причина продолжения использования античных способов передачи пространственности. В тех случаях, когда изображался не горний мир, а мир земной, точно так же сохранялись античные традиции. Действительно революционной эпохой в развитии перспективы по Раушенбаху явилась эпоха Возрождения, которая в нашем рассмотрении ЗНАНИЯ в Человеке несколько сдвигается и приходится на Новое Время, что не противоречит логике Тенденций Времени.

Читать далее

Глава 1. Общие положения рассмотрения Тенденций Времени

Глава 2. Частные положения рассмотрения Тенденций Времени

Основная использованная литература