8 (915) 876-2007 zatropa@rambler.ru
Лютый И., 1999 г. Данная грава является теоретической разработкой, используемой в практике психоантропологических техник. Очень ценно, что понимание ТЕНДЕНЦИЙ ВРЕМЕНИ вышло из практики тернингов по глубокому дыханию и пересекается с многими иными подходами в сфере искусства, демографии, методологии науки, экономики, политики и пр.

Тенденции Времени

«Тот, кто не знает истории, не постигнет и современности; без прошлого нет настоящего и нет будущего», подобные истины звучат все чаще и чаще в последнее время. Их произносят журналисты и историки, педагоги и представители паранауки, моралисты и политики. Подобную фразу я обнаружил и у археологов, в так называемом «уставе Аркаимцев», относящемуся к Аркаиму — древнему археологическому памятнику Зауралья. Но что же дает прошлое современному человеку?

В данной статье мы рассмотрим Время не как фактор движения исторических событий и не с точки зрения морали. Нам не чужда философская интерпретация понятия времени, но мы опустим и этот путь. Хотя кому-то это и может показаться философией; возможно это и так, но не в узком смысле философского метода. Политика — вещь конечно интересная, но займемся политикой в следующий раз. Мы рассмотрим Время как фактор человеческой способности получать знание, — извлекать элементы истины из глубин своего беcсознательного и из окружающего мира. С нашей точки зрения «Тенденции Времени», — это концепция, способ строить практические технологии и гипотезы. Практические технологии способны родить новый мир, в смысле новое отношение к миру, а значит и новое мировоззрение. Гипотезы рождают теории. О тенденциях времени действительно много говорят в последнее время, в разных терминах и по разному, и даже имея в виду разные тенденции времени. Но и это происходит в силу определенных тенденций времени. Это лишь доказывает, что происходит НЕЧТО, имеющее отношение к фактору времени. Но ЧТО, и КАК это происходит?

Глава 1. Общие положения рассмотрения Тенденций Времени

Мы живем в технократическом мире. Не побоюсь этого утверждения, имея в виду, что наши пять внешних органов чувств являются нашей единственой надеждой и опорой в постояно меняющейся внешней действительности. И, порождая шестой орган чувств, — наш разум, первые пять вышеуказанных органов чувств пытаются контролировать и внутренное содержания нашего бытия, — наш внутренний мир. Правда, нашему разуму это не всегда удается , но об этом мы еще поговорим ниже. Но что могут создать шесть инструментов, напраленных на материальное (вовне)? Ответ — себе подобное. Логика Аристотеля считается прообразом современого способа мыслить. Знаменитый Modus Tollens (если из А следует В, и А отсутствует, то и В отсутствует), задающий основы логического следования любому современному человеку, нельзя считать «вечным», как бы нам не казалось это очевидным во веки веков, и как бы мы не удивлялись абсурдности его отрицания. Но отрицать его можно, как можно и отрицать непересекаемость параллельных прямых, как это сделал Лобачевский (кстати, жизнь этого человека также закономерна с точки зрения Тенденций Времени). Законы логического следования строят наш технократический мир, как и стиль написания этой статьи. Подобные законы также относят к так называемой «западной цивилизации». То есть гипотетически существует и «восточный мир», но не в смысле географического расположения (вспомним, что математика развивалась в раннее Средневековье и в Азии , и гораздо раньше в Древнем Египте и Вавилоне как наука об мерах). Просто, основные законы логики мышления принято относить к Древней Греции; и та часть, которая традиционно называется «Востоком» (географически), приняла основные ментальные ценности Античной Греции. А значит и все другие основные свои ценности Запад передал Востоку. Условно… Как среднее арифметическое.

Однако считается, что основной курс рационализации и технизации человечество взяло в Новое Время, где «я мыслю, значит, я существую» Рене Декарта стало лейтмотивом этой эпохи. Все предыдущие эпохи — Древние Царства, Античность и Древний Рим, Средние века, а также отчасти эпохи Возрождения и Реформации, хотя и несли определенные рационалистические ценности (стихийный материализм Античности, схоластика Средневековья, космоцентизм Возрождения и пр.), тем не менее были разрозненными, окончательно не сформулированными и не для широкой массы. Далеко не для широкой массы… Фраза сказана дважды не напрасно, — в понятие «широкая масса» мы вкладывваем не количественный смысл, а качественное содержание. Речь идет о коллективистическом обществе, объединяющим всех своих членов общим покрывалом идей, норм и ценностей. Расшифруем последнее сказанное.

Древние Времена

Всякий коллективизм не терпит рационализма, по крайней мере, излишнего рационализма. И выскочками в коллективистком обществе считаются те, кто движимы навязчивыми идеями «Я». И это осуждается как «от Ума», или от Эго. Уму, как правило, противопоставляют сердце, — ТО, что объединяет. Если говорить о Древних Временах (времена до Нового Времени), то на самом деле, здесь все, что было и «от ума», и «от сердца», — было все-же ближе «к Сердцу». В философии, в религии, в науке, в «безыдейном хаосе» и в «Хаосе организующем» и т.п. правил коллективный Разум (аналог сердечных качеств в человеке). Все, что рождалось в сознании людей, носило массовый характер: «не для одного», а «для всех». Любое знание, любые идеи были настолько абстрактны, внутренни, синкретичны (т.е. непосредственно слиты с жизнью), что проживали многие столетия, а значит и поколения людей.

Например, отец мог обучить своего сына тому, чему учили его, и знал с уверенностью, что и сын сможет сохранить ремесло для потомков, если захочет. Всякий человек мог чувствовать себя не просто как носителя сознания — продукта общественно-исторического развития человечества, а представителя определенной Традиции, приемника. Ведь жизнь одного человека была несоизмеримо коротка по сравнению с жизнью ремесла, профессии, знания. Всякий человек той эпохи — «раб божий», «червь», «пылинка в обществе». Все люди — смертны, и не просто в смысле факта наличия конечности человеческой жизни, но, более того, смертны по сравнению с общим знанием, вековой деятельностью предков, традициями культуры, ремесла и пр. Такое ремесло окультурено, возможно ритуализировано, сакрально, а ремесла, непосредственно связанные с жизнью и смертью (врачи, учителя и т.п.) — священны. Взаимоотношения между группами людей соподчинены общему жизненному укладу этих групп, а не какими-либо ментальными стратегиями типа PR (public relation), не тем, что сейчас связывают с дипломатией. Люди не связаны условностями взаимоотношений, как нам это может показаться, — для них кажущиеся нам ритуалы — сама жизнь. У них нет ритуалов, а наш скепсис мог бы им показаться цинизмом. И они не стали бы нас осуждать, как мы это привыкли делать, здесь решение простое и единственно правильное — «на КОСТЕР». Всякий имеет право защищаться. Вданном случае «всяких-отдельных личностей» нет, но есть «всякий-ВСЕ общество». Все остальные — выскочки, попирающие веками сложившиеся традиции. Или же им приписывается ХАРИЗМА — божественное происхождение. Тогда они не посылаются на костер, а возвеличиваются и возносятся на пьедестал. Впрочем «костер», или «пьедестал», — одно другого не исключает, например, сначало одно, затем другое, — сценарий зависит от того, как себя поведет толпа. Например, инициатора могли сначала непринять и уничтожить, но затем, когда его открытие и истина себя проявляли, его реабилитировали и увековечивали. Отсюда же и такая огромная дистанция власти межда правящей верхушкой и массами, в идеале — между властелином и всеми остальными. Ведь лидер здесь — от бога, и равенство здесь не уместно. Демократические Афины в античной Греции, на самом деле, — проявление подобного группового лидерства (тем более, что афинская демократия в конечном итоге уступила место рабовладению, ведь участь рабов уготовлена также «свыше»). Всякий, кто вносил в общество новое знание, ранее не использованные технологии, рассматривался как имеющий «дар божий», поэтому мог рассматриваться как «проводник» между Небом и Землей, ведь его изобретение «проживет века», о нем будут «вспоминать потомки». Его дети будут гордиться им. «Иметь Божий Дар» означало намного пережить себя.

Век отдельного человека был несоизмеримо мал по сравнению с «жизнью» его ремесла.

Жизнь населения городов протекала размеренно и сообща, не сточки зрения того, что люди были более спокойны (хотя и это не исключено и является следствием), а вследствие того, что изменения были почти не уловимы, что и сплачивло людей общим уровнем познания действительности. Население городов, хотя и было значительно меньше, чем сейчас, тем не менее было в определенном единстве под покровом коллективного сознания за счет единства во времени с предками. Все люди были едины во времени, — ВРЕМЯ почти не шло, если сравнивать поток изменений с жизнью одного человека. Речь идет не просто о социальных изменениях, но об изменениях в социальном уровне познания — общего знания. Любая другая человеческая общность могла восприниматься качественным непониманием, в случае разницы менталитетов. Если одиночку осуждали «на костер», то с другими шли воевать. Так, и войны могли быть обусловлены не столько территориальными и экономическими мотивами (хотя это и не исключено, но вторично), сколько особыми политическими причинами. Эта «особая» политика скорее идеология, связанная с качественным непониманием «оппонента», нежели современные политические «игры». Современные войны скорее «игры взрослых детей». Другими словами, средневекового или античного политика больше оправдывают его действия, какими бы они ни были, чем современного.

С этой же точки зрения мораль, этика были не просто предметом разговоров и споров, установок, порицаний и санкций за нарушения этих установок, а также дешевыми спекуляциями, сколько устоявшиеся веками системы отношений к жизни и смерти. Не было споров о вечном, — было само ВЕЧНОЕ. Можно сказать, что появление самого понятие «этика», в каком виде оно сейчас трактуется как «практическая философия», — удел современности (подробнее см. Этика…).

«Время» Нового Времени

Традиционно Новое время рассматривают как диалектический переход человеческого познания к познанию «самого себя» и, одновременно, уход от старых догм и религиозных предубеждений. Если же рассмотреть этот переход с позиции одной человеческой жизни, то можно сказать, что в человеке к этому времени стали происходить такие изменения в понимании и приятии окружающей действительности, что данное явление стало массовым. Здесь умышленно не упоминаются конкретные века, т.к. для разных культур «новое время» имело «свои» сроки, хотя можно рассуждать только на примере Запада, т.к. тенденции времени общии. Например, в европейском искусстве это явление проявилось в эпоху Ренессанса, но затем последовала Реформация. Ренессанс был как бы «репетицией» этого перехода, или даже частью его. Это были идеи осознания человеком самого себя и своего места в природе. Идеи отчасти благородные, отчасти эгоистичные и рационалистические. Впрочем, благородными они кажутся лишь сейчас, тогда это могло рассматриваться реакцией как ересь и проявления гордыни.

Хотя рациональное (отдающее приоритеты разуму) зерно могло проявляться в отдельных личностях и раньше, — во все предыдущие эпохи в большей или меньшей степени. Как уже говорилось выше, раньше такие люди считались ненормальными, «еретиками», подвергались всяческим преследованиям и гонениям, вынуждены были скрываться, чувствовали себя одиноко в окружающем мире и с трудом объединялись в группы. Общество более терпеливо относилось к умопомешанным, — «юродивым», «блаженным», считая их даже «святыми».Частенько и святого сначало могли поджарить на костре, если он слишком много говорил… — для профилактики… спокойной жизни общества. Но это было раньше.

Теперь развитие технократических ремесел начало активно вытеснять «внутреннее», «сакральное». Последнее могло передаваться и пытаться сохраниться, например, в семье, и нередко по материнской линии, особенно если семья следовала за жизнью общества. Или же семья превращалась в семью раскольников, — новое крепкое образование. Хотя, с точки зрения прежних эпох, семья как раз старалась остаться прежней и не идти за новыми социальными веяниями. Это и определило специфику семейного альтернативного знания, или «контрзнания» по принципу «действие рождает противодействие». Так, сакральное цеплялось за семью. Конечно, внутреннее знание еще держало свои позиции и на уровне общества (подробнее см. Шаманизм…). Это проявлялось в сохранившемся авторитете религии и различных культов (по отцовской — патриархальной линии), хотя и здесь уже знание рационализировалось, и происходили интенсивные гонения на мистиков. Но если раньше изгоям было нелегко, то не теперь. Теперь таких людей стало больше, и более того, — они сами могли реально передавать свое знание по наследству. Поясним последнюю фразу.

Лишь теперь, когда рациональный способ познания закрепился «в генах» человека, только теперь такой человек почувствовал себя комфортно и стал объединяться в общины (см. Общины). Возможно, что с человеком на самом деле произошли какие-либо тонкие физиологические изменения. Например, в Англии считается, что интеллигент в 4-м поколении приобретает «врожденные» качества интеллигента, — становится аристократом. Очевидно, в Новое время произошел подобный качественный скачек.

Раньше «новое» было лишь «кристаллизовано» в виде частных отдельных случаев по ходу человеческой истории. Теперь произошло «вращивание»естественнонаучного знания в человека (следующий этап должен быть —«оживление», — по принципу иерархии: минерал, растение, животное). Можно сказать, что за 4 поколения прорастают ранее кристаллизованные качества.

Раньше человечество существовало жизнью целых цивилизаций, этносов, народов, культур, государств и т.д. Теперь выделились меньшие группы. Как мы видим, такое расчленение носило, прежде всего, качественный скачкообразный характер. Ранее бессмертные ремесла, идеи и кумиры — вдруг стали смертны, Новое Время нарушило священное табу — бессмертие. СМЕРТНОСТЬ (в смысле бренность, временность) «выступила» на встречу бессмерию, все больше завоевывая позиции, ранее принадлежащие сакральному. Раньше это могло быль, но носило локальный, колличественный характер. Теперь это стало глобально и повсеместно, т.е. касаемо всех, кто живет на «территории» одного менталитета — одной системы ценностей.

Далее произошла и «смена лидеров», но не в смысле замены конкретных личностей, а в смысле смены «типов лидеров». Лидеры были уже «не от бога», но «для человека» (впрочем, харизматические лидеры до сих пор, по определению, «от бога», но это понимается более символично, как устоявшаяся метафора, а не непосредственно). Лидеры Нового времени и в более поздние эпохи, — уже «смертные» люди. Вообще, гении, таланты, дарования стали более светскими понятиями, чем раньше. Теперь и ремесло предков стало не столько абсолютным, сколько стало требовать непосредственного сопричастия последователей. Последователь не просто пользуется этим искусством, но и также может творить и развивать полученное знание. Именно теперь ремесло может стать обновленным. И если появляется новый лидер, то его дело становится не столь общим, как ранее. А скорее общинным, более уединенным и, возможно, замкнутым — всего лишь на несколько поколений. Можно сказать, что в обществе почти выделились «личные подобщества». И если и появляется кумир в ремесле, то это просто очередной мастер-«новатор».

Так, общество разделяется на представителей первичной идеи, и на тех, кто развивает какое-либо новое знание. Можно сказать, что в обществе выделились «подобщества», представляющие из себя по началу относительно небольшие группы, но лишь на начальном этапе. Этот начальный этап был настолько коротким, что вскоре эти группы стали большими. Так, общество стало более «разношерстным». Географическое пространство существования человечества расширилось — человек открывал все новые и новые земли своего существования, в сознании утвердилась гелиоцентрическая картина земного существования (вращение Земли вокруг Солнца). Людей стало «больше», но не в смысле количества живущих на Земле, но в смысле ЗНАНИЯ друг о друге, — знания О ДРУГОМ. И этот другой такой же смертный. Такая трансформация сознания произошло подобно «цепной реакции», — «время сжалось». Новое Время нарушило нетекучесть времени.

Это было время уже не массы, но еще не личности. Человек уже сказал: «Я не раб божий», «Я не пылинка в мире», «Не слуга». Человек открыл новые земли, континенты, объездил и исследовал в общем весь земной шар. Он смог заявить о Себе перед силами природы в плане научных и географических открытий: «Я есть Часть (и даже Честь) природы», «Я почти Творец, ведь я создаю», «Я способен летать, управлять стихиями, управлять Природой». «И если Я и не Бог, то, по крайней мере, Хозяин Природы».

Это было время уже не раба, но еще не полноценной личности.

«Личное» Время

По-настоящему это произошло позднее. История философии, психологии, педагогики говорит о том, что это было действительно знаменательное время. Если говорить о современной «западной» цивилизации, то речь идет о конце IXX — начале XX века, когда возникли трансцендентальные направления мысли на Западе, учения об Абсолюте, а русская философия заговорила о Софии — Души человечества, метафизике Всеединства, русской Соборности, Богочеловеке. Считается, что в это время возникло гуманитарное знание, — парадоксально, не правда ли, если учесть, что до Нового времени весь мир в определенной степени был «гуманитарным», т.е. нетехнизированным. Можно сказать, что человечество вернулось к гуманитарным устоям, но в другом их понимании. Так, возникновение психологии как науки обязано, как считается англичанину Стюарду Миллю (1845). Знаменательным является и возникновение Фрейдизма (классического психоанализа), который позволил смотреть на личность человека с тех точек зрения, которые были настолько недоступны и запретны, что и Новое Время не смогло разрушить эти табу (поскольку Новое Время, как указывалось, не было временем полноценной личности). Но это возникло во время, последующее за Новым временем. В это же время также выделились социалогия как наука, и нации, как считают социологи, достигли своего наивысшего развития. А по мере накопления научных этнографических исследований, возникла этническая психология, и были заложены азы целостного взгляда на психику человека — психологическая антропология (см. подробнее здесь).

Традиционно, причину этого видят в мировых экономических кризисах, промышленных катастрофах и даже в стихийных бедствиях, обнаживших бессилие человеческой технической индустрии и естественнонаучного мировоззрения. Указывается, что весь XIX век был посвящен экспериментальным исследованиям, в основном, в области физики и химии (впрочем, в лаболаториях Вунта примерно в это же время развивалась и экспериментальная психология, которая впоследствии также подверглась критике со стороны психоанализа, бихевиаризма и гештальт-психологиии). Нас же интересует не факт «силы» или «бессилия» человека. Такой подход излишне субъективен и не объясняет сути происходящих в обществе процессов. С этой точки зрения, даже если бы «западное» человечество пошло не по рациональному пути познания, а по какому-либо другому фантастическому пути, — конечный итог этого познания качественно не изменился бы (количественно, возможно, на несколько веков). Нас интересуют не ошибки и заблуждения человека, но общий ход развития знания в человеке, — то, что связано тенденциями времени:

Реальное знание в каждом реальном человеке проживает свою собственную жизнь.

Именно когда человеческая жизнь становится приблизительно равна жизни основных общественных идей, когда социальные истины и основные знания проживают 60-80 лет, тогда человек может заявить, что он не «раб», не «слуга» и даже не «хозяин природы», или «часть природы», но более того, — САМА ПРИРОДА. Человек почти заявил: «Я есть Бог».

Именно теперь Знание «оживилось» в человеке, но уже не как технознание Нового Времени — «от ума», и не как знание «от сердца», а как общее, ближе к «полному знанию». Сакральное вернулось-таки и присоединилось к рациональному.

Теперь ремесло отца (и тем более «божественное ремесло») не представляется настолько авторитетным для сына, как раньше. Ведь то, что создано отцом или «свыше» может и не поддерживаться, поскольку может быть изменено. Отец уже не может чему-либо обучить своего сына на всю его жизнь, зато сын может сам что-либо создать и использовать это всю свою жизнь. Да и ранние «святые» ремесла, т.е. те, что относятся напрямую к вопросамжизни и смерти — профессии врача и учителя, теряют свой глубинный смысл. Ведь человек сам себе, отчасти, становится и врачом, и учителем. Именно здесь человек становится Творцом, — создает сам себе биографию. Лидеры нашего времени, это лидеры политических партий, сект, творцы авторских методик в чем бы Том ни было. Это лидеры на одно поколение, «сами в себе», — это «театр одного актера». Их знание умирает с ними же, или спустя некоторое время, меньшее, чем жизнь человека. Они и есть — Боги своего ремесла, — для своих последователей. Недаром именно к XX веку сформировался автобиографический жанр в литературе (область педагогической антропологии), где писатели и мыслители увидели значимость пересмотра жизни для личностного становления. В противном случае, появляются разрушительные мысли, приводящие к «ничегоневерию», нигилизму, экстремистким выходкам, а также к таким массовым явлениям как большевизм, фашизм и пр. «Родить сына, посадить дерево и построить дом» теряет свой первоначальный смысл. Здесь сын — это Ученик, дерево — это Знание (Древо Знания), а дом — это Пристанище Знания — Душа. Эта тенденция остается и сейчас, но в более сжатом, интенсивном виде.

Тенденции Времени — это сила, обязующая человечество жить в «духе времени». Это то самое понятие «карма» (действие — санскрит), если применить его ко всему человечеству или к какой-либо большой части человечества.

В ХХ веке человечество стало самим собой на уровне жизни одного человека. В данном случае когда мы говорим «человечество», то имеем виду обобщенный образ человека — продукта общественно-исторического развития, носителя знания. Рождается человек. Это совпадает с рождением нового знания, других наук, а значит, другого человечества. В современной семье человек, прежде всего, — Творец «здесь и сейчас», и уж затем «для детей». И, в последнюю очередь, он хранитель древних семейных традиций. Нередко эти традиции попросту забываются, — это нормально для сегодняшней жизни, хотя и крайность (в этом, конечно, есть и свои минусы) . Сейчас каждое поколение в семье — целый мир со своей культурой и своими ценностями, своим Знанием о самом себе. Сказать «другое поколение» здесь мало. Хотя, еще 100 лет назад это было бы вполне приемлемо, — поколения приходили и уходили, а конфликты типа «отцы и дети» оставались. Сейчас изменились и сами эти конфликты. Здесь речь идет именно о других СКОРОСТЯХ понимания человеком Себя. Это даже не Тургеневский нигилист. Здесь речь идет почти об других людях — «инопланетянах».

Время «Здесь и Сейчас»

Но что делать человеку, которому приходится менять культуру каждые несколько лет? Сказать: «Я есть Бог» уже мало. Современный человек говорит: «Я есть Космос».

Наиболее впечатлительные из нас увлекаются мистикой и паранаукой, интересуются Востоком (массовое явление во всем цивилизованном мире 60-х — 80-х г.г.). Более прагматичные говорят о насущных проблемах «человек- природа», «человек-техника», «человек-экология» и т.д., каждые несколько лет повышают свою профессиональную квалификацию и пытаются изо всех сил удержать все более неподдающуюся контролю, убегающую куда-то вперед жизнь. Уже сейчас технократическое знание все более становится целостным, объективность становится субъективностью и наоборот, гуманитарные науки сливаются с техническими, академическое знание в целом сливается с пограничным и т.д. Восток все больше сливется с Западом. В наше время современные технологии соизмеримы уже не с жизнью человека (60-80 лет), а с одним-двумя десятилетиями, и даже годами. Нам все чаще приходится повышать уровень своей профессиональной квалификации, чем бы мы ни занимались. Иногда нам приходится полностью менять свой род деятельности, и все чаще это происходит по причине смены технологий. В таких ситуациях человеку приходится заново учиться и приобретать опыт новой деятельности, и для него это не просто новая деятельность, — это новая жизнь.

Мы по несколько раз перерождаемся (реинкарнируем!) в течение одной биологической жизни. Тенденции Времени таковы, что реинкарнация возможна здесь и сейчас. И даже более того: современный уровень коллективного сознания диктует необходимость постоянно перерождаться здесь и сейчас. В культурологии известен цикл 40 дней (на самом деле, в различных религиях эта цифра колеблется от 40 до 49 дней). Традиции говорят, что это минимальный срок, в который человек может перевоплотиться полностью. Посвящения в шаманы у различных народов, серьезные религиозные мистерии (например, 40-дневный срок поминовения души усопшего), чудо-исцеления, как правило, проходят в течение 1,5 — 2-х месяцев. Во многих руководствах для врачей, учебниках по педагогике, даже в юрисприденции можно найти этот мистический срок, необходимый, как указывается, для выздоровления или обучения, словом, — усвоения новой информации. По французским законам, например, желающим вступить в брак на территории Франции, нужно прожить во Франции не менее 40 дней. Эти рассуждения толкают нас на один интересный и ИНТРИГУЮЩИЙ культурологический вывод. Но по-порядку.

Мы говорили, что восточный коллективизм в определенное время стал меняться западным индивидуализмом, в силу Тенденций Времени. Но когда одна крайность переходит в другую крайность, то рождаются «болезни роста» — всякие катастрофы и пр. Тогда старое возвращается, но не как реакция (это тоже крайность), а как дополнение. То есть, западный индивидуализм претерпел гуманистические изменения — культ индивидуальности сгармонизировался силой общности. Внутренее сакральное вернулось… В древние времена, да и в некоторых современных традициях Востока можно наблюдать сильное почитание старших поколений, — более сильное, чем взаимоотношения между братьями и сестрами или даже между мужем и женой. Как говорят, здесь взаимоотношения «по-вертикали» более значимы, чем «по-горизонтали» (например, китайский исследователь Хсю установил, что в традиционном Китае более ценны отношения отец-сын, а в традиционной Индии — между матерью и сыном). Но на том же Востоке есть такое поверие, что человек перерождается от реинкарнации к реинкарнации в соответствии с своими «заслугами» в прошлой жизни. В идеале, человек должен развиваться, чтобы уйти от бесконечной цепочки этих реинкарнаций и стать совершенным. Также, и человеческие взаимоотношения развиваются от жизни к жизни. Причем, низшая ступень взаимоотношений, — это их отсутствие. Затем, по мере своего развития, люди могут встретиться друг с другом как просто случайные прохожие, затем как знакомые, затем как близкие знакомые, затем как друзья, близкие друзья, затем как дальние родственники, затем на уровне родительско-десткой степени родства, и, наконец, супружеские взаимоотношения — высшая степень родства. Но ведь супружеские взаимоотношения больше ценятся на Западе. Т.е. Восток постепенно перерождается в Запад. Запад — это реинкарнация Востока.

Давайте попутешествуем во времени. Если Вы живете во времена до Нового Времени, то, во-первых, Вы можете смело стремиться к тому, чтобы возродиться в своей семье, если она Вас устраивает; если же нет, то следующая жизнь поможет Вам породниться с значимыми для Вас людьми. Во-вторых, вы сможете продолжить свое дело, будучи своим же пра-пра…внуком, если найдете себе дело по душе в этой жизни. Тогда Ваше дело Вас не так сильно переживет. Если Вы живете в Новое Время, то у Вас больше шансов в том. чтобы пережить — обогнать ваше ремесло. В этом случае вряд ли Вы будете заниматься в следующей жизни тем же, что и в этой жизни. И наверняка Вы не будете так ценить Ваше ремесло как раньше, а с ним и предков, — Вам будет ценно породниться с самим собой. В современное время Вы становитесь настоящим «западным» человеком, — личные взаимоотношения «по-горизонтале» приобретают для Вас новое значение, — Вы перерождаетесь в свою же «пару».Тогда что делать дальше? В кого перерождаться? Снова в себя? И тут Вы начинаете проживать несколько жизней в течении одной человеческой жизни. Вы часто меняете род деятельности, супруга, ценности и, не побоюсь сказать, мировоззрение. За несколько лет сознание проделывает гигантскую работу, на которую раньше уходили целые жизни. Иногда мы и теряем себя. Но это «болезни роста». «Потерять себя» сейчас почти означает «потеряться в Космосе». Если продолжать говорить на языке этой восточной идеи перерождений (а идея действительно завораживает и очаровывает), то, в силу вышесказанного, приходим к выводу:Реинкарнаций больше нет.

Речь идет о классическом «восточном» подходе к этому явлению. В том смысле, что мы уповаем на чудотворное перерождение в следующей биологической жизни, где мы продолжим «свои дела» в соответствии с кармой. А ситуация изменилась. Или близка к тому. Иначе появляются вопросы. Почему современный человек столь склонен к неврозам, депрессиям и прочим «болезням времени»? Почему столь часто сейчас появляются различные апокалиптические теории в разном открытом и закамуфлированном виде? Откуда явления трансвистизма, массового гомосексуализма и пр. (осталось только вступить в брак с самим собой…)? Индивидуальная Карма здесь уже не причем. Другое дело коллективная карма, имеющая отношение к тенденциям времени. А сколько сейчас говорят о рождении новой расы, об трансформации человечества, об НЛО, причем это говорят разные люди, которые связаны друг с другом разве что Тенденциями Времени. Когда уровень знания современных технологий будет меняться каждые 40 дней (условно), тогда Знание будет присутствовать во всем, чем является Наш мир: в нашем осознании, в материи, в наших действиях. Еще раз повторим: реинкарнация возможна здесь и сейчас (по крайней мере, каждые 40-60 дней). Это очень похоже на известное тантрическое или дзеновское «здесь и сейчас», но это более, чем философия жизни. Это скорее стратегия развития своей жизни, — практика, стремление «догнать себя, чтобы не потерять». Человек «здесь и сейчас» — порождение последних нескольких десятилетий, когда стали появляться новейшие технологии, связанние с огромной «текучестью Знания» — «сверхтекучестью Знания». Эти технологии постояно обновляются, как и обновляются их создатели. Эти «энергии» уже присутствуют в каждом человеке, изменяя его мировозрение. Эти энергии и могут составлять мировозрение современного человека. Могут и должны.

Иногда объясняют явление массового стремления к самоактуализации человека тем, что у человека высвободилось большое количество свободного времени, тем, что человек перестал тратить свой энергетический мышечный потенциал и сэкономил эту энергию для умственной деятельности. Пожалуй, что подобные механистичные объяснения, — несовершенны, а лучше сказать — не верны. Но с этой точки зрения, можно говорить о высвобождении «знания» в человеке, но не за счет «экономии» сил (количественно), а как следствие накопления сил и дальнейшего фазового перехода в Знании (качественно).

Глава 2. Частные положения рассмотрения Тенденций Времени

Все, что есть жизнь — асимметрично; все неживое — симметрия.
Луи Пастер.

Данное повествование мы поведем в той же последовательности, что и в главе 1. Названия временных блоков также будут сохранены, что позволит читающему легко возвращаться к общим положениям. Примеры, ссылки на исследователей здесь приводятся по принципу согласования с нашим подходом. Здесь нет деления на научных авторитетов и лиц, несущих околонаучное знание, что иллюстрирует взаимопроникновение науки и паранауки, а также Тенденции настоящего Времени. Я не старался избежать подгонки под факты, но и не избегал моментов несогласования с моделью Тенденции Времени. Считаю, что «подгонка» под факты есть всего лишь попытка отобрать нужные факты — естественная избирательность человеческого ума, что присутствует в любой сфере человеческой деятельности. Впрочем, принципиальных качественных противоречий по данной тематике я не встречал.

Напомню, что в силу логики расмотрения, времена Древних Царств, Античности и Древнего Рима, Средних веков, Возрождения и Реформации входят в один временной блок Тенденций Времени, хотя и могут нести качественные различия в других моделях (которые ниже также освещаются), в более частных рассмотрениях приложений и иллюстраций (например, в статьео шаманизме). Также следует принимать условно данные временные периоды к «незападному» региону — Азия, Африка и пр. Отмечу, что качественно законы Времени не меняются, и процессы, связанные с Тенденциями Времени и происходящие когда-то на территории Европы могут происходить и сегодня с очевидным изменением (прежде всего, «сжатием») в силу соседства с «западной» цивилизацией. Последний блок Тенденций Времени требует отдельного детального рассмотрения с точки зрения модели «Трех Домов», поскольку обуславливает «сжатие» самого времени в пределах, измеряемых не десятилетиями, и даже не годами, а днями.

Древние Времена

Говоря о знании в человеке, мы говорим о науке в человечестве. Хотя понятие «наука» можно произносить автономно, — без слова «человечество», потому что, во-первых, к животным и растениям это понятие не используют, а гипотетическая инопланетная наука нами не обсуждается. Во-вторых, исторически в человеке наука выражалась и выражается как навык, наитие, навука, что и образовало современное дочернее понятие в русском языке. Имре Лакатос говорит о процессе формирования этого понятия: «Рост наук — возрастание хаоса, строительство Вавилонской башни. Около двух тысяч лет ученые и научно мыслящие философы предпочитали джастификационные иллюзии, лишь бы не быть ввергнутыми в этот кошмар». (По: Кун, с. 299). (Джастификационизм — видение научного знания как доказательно обоснованных высказываний путем логической дедукции).

Можно также такое знание рассматривать и не только как науку, с современной точки зрения. Например, Огюст Конт (сер. XIX в.) выделил три сменяющиеся стадии такого знания — религиозное (традиции и вера), философское (интуиция автора плюс рациональные концепции), позитивное (фиксация фактов в ходе целенаправленного наблюдения и эксперимента). Тогда, согласно Конту, в интересующий нас временной промежуток знание можно охарактеризовать как религиозное — т.е. построенное на традициях и вере.

Такое знание Илья Пригожин (в соавторстве с Изабеллой Стенгерс) называет повторяющимся и общим и противопоставляет его специфическому и уникальному как естественнонаучное можно притивопоставить гуманитарному. И приводит слова Исаии Берлина: «Специальное и уникальное или повторяющееся и общее, универсальное, конкретное или абстрактное, вечное движение или покой, внутреннее или внешнее, качество или количество, зависимость от культуры или вневременные принципы, борение духа и самоизмерение как постоянное состояние человека или возможность (и желательность) покоя, порядка, окончательной гармонии и удовлетворение всех разумных человеческих желаний — таковы некоторые аспекты этой противоположности». ( С. 20-21). Так, из естественных наук выходят гуманитарные, как уникальное из общего. Так и человек как личность со ВРЕМЕНЕМ выходит из общности. Обращает внимание, что под «естественными» науками следует понимать более широкое понятие, чем это принято понимать сейчас. «Естесственные» здесь скорее всего — относящиеся к природному естеству. В то, время как «гуманитарные» — относящиеся к человеку как части этого естества. Интересна градация науки и искусства у Томаса Куна, согласно которой еще в период Возрождения различия едва осознавались, т.к. целью и того, и другого были совершенствование изображения природы: «Леонардо да Винчи был только одним из многих, кто свободно переходил от науки к искусству и наоборот, и только значительно позднее они стали категорически различаться. Более того, даже после того как постоянный переход из одной области в другую прекратился, термин «искусство» продолжал применяться к технологии и ремеслам (которые также рассматривались как прогрессирующие) так же, как к скульптуре и живописи». (С. 209). Кун объясняет это явление, исходя из наличия или отсутствия головоломок в науке: «Хотя астрономией и астрологией занимались, как правило, одни и те же люди, в том числе Птолемей, Кеплер, Тихо Браге, у астрономической традиции решения головоломок никогда не было эквивалента в астрологии. А без головоломок, способных, во-первых, бросить вызов, а во-вторых, подтвердить искусность отдельных мастеров, астрология не могла стать наукой, даже если бы звезды действительно влияли на судьбы людей». (С. 551).

Рассуждая о происхождении науки, Пригожин и Стенгерс говорят, что многие научные открытия могли происходить и раньше, например, современные исследования в области неравновесных систем, но это «было подавлено культурным и идеологическим контекстомтого времени (курсив мой — И.Л.)». (С. 28). Также указывается, что и гелиоцентрическая система теоретически могла быть описана мыслителями и в Античности, но не на практике, в силу определенной неготовности коллективного сознания. Кун также указывает на предвосхищения в науке, которые, по его мнению, без кризиса игнорируются; наиболее яркое, полное и известное — предвосхищение Коперника Аристархом в III в. до н.э. (на 18 в. раньше!). Но дедуктивность греческой науки и догматизм, а также, самое главное, по Куну — «исторический контекст» — отсутствие необходимости гелиоцентрической системы, просто не позволили этому случиться. «Как и в производстве, в науке смена инструментов — крайняя мера, к которой прибегают лишь в случае действительной необходимости. Значение кризисов заключается именно в том, что они говорят о своевременности смены инструментов». (С. 110-111). Кун пишет, что в период до Сократа утверждения и контрутверждения, споры и пр. имели место и до сих пор имеют место в философии и большинстве социальных наук, но: «Уже в эпоху эллинизма математика, астрономия, статика и геометрические разделы оптики отказались от такой формы дискурса в пользу решения головоломок. В других науках, число которых постоянно росло, произошло то же самое». (С. 548).

Пригожин и Стенгерс пишут, что Античность четко различала теоретическое мышление и практические действия, т.е. с помощью различных приспособлений человек пытался как бы «обхитрить» природу, где в подлунном мире действуют лишь законы непредсказуемости и импровизации, — «игры случая» по Архимеду. Томас Кун называет время до Ньютона «периодом разрозненности» в плане не сколько существования единого взгляда на науку, сколько в плане пригожинских единых «практических действий». (С. 37). Античность описывала только «небеса», — идеализированный мир теорий и четких ментальных построений, никак неприменимый к жизни в мире людей. Пред миром человек испытывал субъективное благоговение. (Пригожин, Стенгерс, с. 43-44). Далее указывается, что в Древней Греции общество с презрением относилось к классу ремесленников и потенциальных новаторов в технике, что изменилось в конце средних веков (здесь приводится ссылка на сравнительный анализ Джозефа Нидэма). «Более того, и интеллектуалы, как и ремесленники, в большинстве своем обрели независимость от властей». Здесь же приводится и кросскультурный анализ Китая и Европы. Китайское консервативное общество, где «люди науки были официальными лицами», не испытало столь сильных потрясений от науки, хотя компас, порох, печатный станок были созданы именно там. Пригожин называют европейское общество «меркантильным» в том числе и в плане поддержания инноваций науки. (С. 49).

Еще один пример с предвидение будущего в Античности — «Физика Лукреция» — прообраз физики неустойчивый состояний: «Возникающий вихрь дает начало миру, всем вещам в природе». (Там же, с. 131). Так, Лукреций подобен археологу, «угадавшему» то, что будет «раскапываться» в будущем. Все же наука того времени от Архимеда до Лукреция «противостояла науке о хаотических и бифуркационных изменениях». Они «жили в умиротворенной Вселенной, где наука о вещах совпадала с наукой о человеке. Я — возмущение, вихрь в бурлящей природе». И в этом одна из «величайших вершин» мудрости Античности, где человек не ненавидит и не сражается с вещами. «Классическая наука отрицала становление и многообразие природы, бывшие, по Аристотелю, атрибутами низменного подлунного мира. Классическая наука как бы низвела небо на землю. Но это не входило в намерения отцов современной науки. (Галилей, мое прим.)…Подобно богам Аристотеля объекты классической динамики замкнуты в себе. Они ничего не знают извне.» (Там же, с. 267-269).

«Низведение неба на землю», — своеобразная «стандартизация» вселенских законов и перенесение этих законов в мир людей, где не только науки не дифференцируемы, но и не различимы наука, религия , искусство и прочие сферы человеческого жития, — отражено в культурологическом подходе Бориса Раушенбаха. (Книга «Пристрастие» Бориса Викторовича Раушенбаха). Согласно его исследованиям, искусство Древнего Египта, — это искусство «предельного геометрического совершенства». По сути, в наши дни«древнеегипетской живописью» занимаются инженеры. Этот художник рисовал так, как видят все, и для всех. Более того, он рисовал с уровня всех, т.е. с горизонта — не свысока, и не снизу. Речь идет именно о коллективистком мировоззрении. Центральным моментом здесь можно считать то, что древнеегипетский (и вообще древний) мастер считал себя «Мы», но не «Я», Если предположить, что «МЫ» лежит в основе мироощущения художника, то совершенно нелепым будет представляться обычное сегодня утверждение художника: «Я так вижу». Как он видит мир, никому не было интересно, важно было, как его воспринимаем «МЫ».

Дальнейший этап развития живописи — аксонометриря (параллельная перспектива) приходится на Древнюю Грецию. Это был отказ от передачи изображений объективной геометрии и возникновение геометрии «видимой», — то, что видит отдельный человек. Раушенбах отмечает что период от VI до IV века до н.э. иногда считают временем становления «греческого чуда». Причем, развитие рационалистической философии и послужило этому. Как и в предшествующую эпоху, человек времени «греческого чуда» стремился передать облик окружающих его объектов — предметов и людей, но теперь опираясь на свое зрительное впечатление. Раушенбах указывает, что такой художник передает здесь не объективное пространство, а субъективное — пространство своего зрительного восприятия, пространство «Я», а не «МЫ»…». Смена «Мы» на «Я», безличного плана на близкий интимный о смене Знания о себе. Земля перестала быть просто горизонтом — линией и стала плоскостью. Появилась новая «степень свободы». Это интерес человека о самом себе.

Примерно на это же время приходится и формирование мировых религий (плюс-минус 6 веков). Так, Шевцов описывает переход от начальной религиозной разрозненности к мировым религиям в обществе как формирование мировоззрения в человеке: «…с исторической точки зрения, приход сильного мировоззрения дает более высокую управляемость, а значит, и дееспособность общества, А что происходит с психологической точки зрения?

Кажущееся выравнивание мышления при сильном мировоззрении на самом деле есть перевод его из неровного состояния в расколотое. При так называемом многобожии, с психологической точки зрения, мы имели общую, хотя и неровную среду, где все узлы были более или менее уравновешены, и ни один не обладал достаточной силой, чтобы подавить другие.

Если мы поймем, что собирание своего мышления в узлы и морщины — мера вынужденная, мы идем на нее вполне осознанно из желания выжить (хотя идем в таком раннем возрасте, что часто просто не в состоянии этого вспомнить), то станет ясно, что мы исходно свободны от любого мировоззрения и можем просто жить, а не вести себя в соответствии с требованиями общества. Возможность вернуться к себе зависит только от силы страха, который внушает нам правящее мировоззрение. Соответственно, чем сильнее один из узлов, тем страшнее он, тем более, что мировые религии вполне осознанно строят себя на «страхе Божием». (С. 42).

«Степени развития начала личности и совпадающие с ними степени упадка исключительно родственного быта определяют периоды и эпохи русской истории». (Кавелин, 1897, т. 1, с. 14, цитата по Шевцову, с. 459).

Вернемся снова к Раушенбаху. Далее указывается, что эпоха средневековья, хотя и была следующим этапов в развитии перспективы, все же не была революционным — качественным таким этапом. Здесь, конечно, сохраняется мироощущение «Я». В средние века человек тоже является личностью, и его поведение полностью определяет возможность его спасения. Он ценен сам по себе и если и молится о других, даже близких, то это в силу исповедуемой им любви к ближнему, а вовсе не в силу того, что он лишь «винтик» некоторого коллектива (семьи), как было в древности. Спасение приходило к каждому отдельно от других, а вовсе не к «семье» и, следовательно, автоматически и к нему. Но это означает, что ощущение «Я» скорее усилилось, чем ослабело, сравнительно с античностью. Мироощущение «Я» и его ближайшее окружение, как уже говорилось, остается основным во времена средневековья, и это полностью определяет геометрическую основу живописи. Правда, теперь «ближайшим окружением» становится, как правило, мир горний; молящийся, обращаясь к святому или к Богу, хочет быть к ним возможно ближе, отсюда и стремление сдвинуть на передний план их изображения. Но геометрически это означает передачу близкого — царство аксонометрии. В этом стремлении возможно более сократить расстояние между собой и предметом изображения и коренится причина продолжения использования античных способов передачи пространственности. В тех случаях, когда изображался не горний мир, а мир земной, точно так же сохранялись античные традиции. Действительно революционной эпохой в развитии перспективы по Раушенбаху явилась эпоха Возрождения, которая в нашем рассмотрении ЗНАНИЯ в Человеке несколько сдвигается и приходится на Новое Время, что не противоречит логике Тенденций Времени.

«Время» Нового Времени

Раушенбах отмечает, что в это время человек стал жителем Вселенной, где Бесконечность «вливается» в повседневную жизнь. (Правда, у Раушенбаха это время начинается с эпохи Возрождения, что для нас не принципиально). Если раньше этот мир можно условно назвать миром «ближайшего окружения», то теперь им становится вся Вселенная. Человек, который раньше ограничивал свою жизнь семьей, в лучшем случае городом, вдруг увидел безбрежные дали Земли и почувствовал себя причастным к ним. Автор отмечает это время как эпоху Великих географических открытий, кругосветных путешествий, где человек ощутил реальную возможность быть всюду хозяином Земли. «Даль стала чем-то реальным, входящим в повседневность. Искусство эпохи Ренессанса с ее теорией перспективы было отражением очередного эпохального достижения человечества — завоеванием «Я» человека не только своего ближайшего окружения, но распространением этого «Я» на всю Вселенную, возникновению ощущения принадлежности этого «Я» ко всему необъятному Космосу. Раньше некоторый аналог этого чувства существовал лишь в пределах религии, сейчас оно стало господствовать и в обыденном сознании человека, стремившегося — и мысленно и фактически — в открывшиеся ему безбрежные дали. Первое было уделом фантазии, второе овеществлялось главным образом в заморских путешествиях».

По аналогии с этими рассуждениями, можно продолжить, что следующий переход в развитии перспективы, уже с точки зрения концепции Тенденций Времени, — рубеж XX века, — это сосуществование и начало слияния всех трех перечисленных Раушенбахом способов перспективы. Это могло произойти лишь тогда, когда человек стал большим, чем частью Космоса. Человек стал самим Космосом. Тогда черчение выделилось как самостоятельный способ отражения действительности «на самом деле», доведенный сейчас инженерами до совершенства. И тогда выделились экспрессивные «необычные» направления в искусстве, полностью посягнувшие на устои Ренессанса. Ну, а сейчас идет слияние и взаимопроникновение этих трех направлений. Когда человек находит Космос внутри себя. Когда ребенок приобретает мудрость старца, а старик становится невинным как ребенок, — именно становится. Так, художник становится инженером, а инженер — художником. (Более подробное рассмотрение этой теории см. здесь).

Теперь снова вернемся к Пригожину и Стенгерс. Как указывают авторы, XYI век в лице Джордано Бруно отверг время, и это было символом веры естествознания: «… Вселенная едина, бесконечна, неподвижна… Она не движется в пространстве… Она не рождается… Она не уничтожается… Она не может уменьшаться или увеличиваться…» И далее: «Неверие в существование времени неизбежно таит в себе культурную компоненту». (С. 24). Согласно авторам, современная наука зародилась в XYII веке в культурной среде, где в мире теорий и четких ментальных построений, далеких от мирской жизни, где пред миром человек испытывал субъективное благоговение, на смену пассивной позиции наблюдателя приходит активная позиция вмешательства экспериментатора: «Природа, как на судебном заседании, подвергается с помощью экспериментирования перекрестному допросу именем априорных принципов». Природу, по мнению Галилея «нельзя обмануть». Но ее можно изучить и описать. (Стр. 46).

Интересные идеи мы находим у Пригожина, где указывается на «резонанс» двух направлений мысли — христианской и естественнонаучной, «несомненно усиливший и упрочивший претенциозное мнение о том, будто ученые находятся на пути к раскрытию тайны «грандиозной машины вселенной». «Личная энергия Иеговы» плюс рациональность греческого философа порождают веру в рациональность бога в средние века. (С. 50-51). Нидем называл эту «раздавенность» науки — мир автомата и мир теологии, безраздельно подвластный богу, — «характерной европейской шизофренией». (Там же, с. 15). Интересно следующее у Куна: Для Галилея «человеческая душа, сотворенная по образу божьему, способна постигать рациональные истины, заложенные в самой основе плана творения, и, следовательно, постепенно приближаться к знанию мира, которым сам бог владеет интуитивно, во всей полноте и мгновенно». (С. 54). «Отдельные ученые принимают новую парадигму по самым разным соображениям и обычно сразу по самым различным мотивам. Некоторые из этих мотивов — например, культ солнца, который помогал Кеплеру стать коперниканцем, — лежат полностью вне сферы науки. Другие основания должны зависеть от особенностей личности и ее биографии. Даже национальность или прежняя репутация новатора и его учителей иногда может играть значительную роль». (Стр. 198). «Принятие решения такого типа может быть основано только на вере». (Стр. 204). В то время как по Лакатосу в период раннего средневековья люди находились в плену «недоказанных идей», что объясняется социально-исторической теорией «внешних воздействий», — католическая церковь сдерживала развитие науки. (По: Кун, с. 460).

Теперь несколько слов об значимых открытиях того Времени, которые до сих пор насущны. Что касается природы света,то у Куна мы находим: «От глубокой древности до конца XYII века не было такого периода, для которого была бы характерна какая-либо единственная точка зрения на природу света». Кун говорит, что до работ Ньютона по этому вопросу (да и не только по этому) была разрозненность мнений, после которого наступил период научных революций. В течении же XYIII в. преобладала парадигма Ньютона (работа «Оптика»), которая рассматривала свет как поток материальных частиц (давайте отметим, что именно «материальных частиц»). (С. 36-37).Тем не менее наука была «специфической»: Кун называет «квазиметафизическим» предписание ученым-физикам, что универсум состоит из микроскопических частиц, которое укрепилось после появления научных работ Декарта, (приблизительно после 1630 года). «Этот набор предписаний оказался и метафизическим, и методологическим». (С. 70).

В принципе, период после работ Ньютона до примерно ХХ в. в истории и философии науки был «переходным» (он шел после периода «разрозненности» в терминалогии Куна), поскольку весь состоял из научных революций (в терминологии Куна). По Куну в этот период новая парадигма может возникнуть и до кризиса, причем задолго (Лавуазье, Томас Юнг). Научные революции (речь идет скорее о локальных кризисах) XYII-XIX в.в. случались каждый век. «Банкротство существующих правил означает прелюдию к поиску новых». Здесь указывается на кризис в химии — к 70-м г.г. XYIII в., когда существующая теория флогистона сталкивается с огромным кол-вом проблем, при этом «размножаясь» так, что количество вариантов теории становится равным количеству исследователей: «Такое быстрое умножение вариантов теории есть весьма обычный симптом ее кризиса». (Кун, с 101-104). Так родилась термодинамика из двух конкурирующих в XIX в. теорий химии газов, — теории флогистона и кислородной теории горения Лавуазье. Однако теория Лавуазье заставила химиков «забыть» вопрос, почему металлы так похожи в свойствах, на что прекрасно отвечала теория флогистона, и только в XX веке к подобным вопросам вернулись и к некоторым ответам на них . Ранее подобную картину в науку привнес и Коперник, гелиоцентрическая система которого пришла на смену геоцентрической системе Птолемея, которая сформировалась на рубеже новой эры. Причем, Лакатос указывает, что «…система Коперника была «по меньшей мере столь же сложна, как и система Птолемея». И если дело обстоит действительно так и если признание системы Коперника было все-таки рациональным, то обусловлено это отнюдь не высокой степенью ее объективной простоты». (Там же, с.110 ). Небесная механика Ньютона также породила в XYIII в. проблемы у его последователей, которые сначала угасли в силу ненасущности (у Куна — отсутствие «технических проблем»), и остро возродились в 90-х г.г. XIX века с появление волновой теории света. Теория была принята приблизительно после 1815 г., и считалось, что в силу законов Ньютона, в Космосе и на Земле должен существовать так называемый «эфирный ветер», который к 90-м г.г. так и не обнаружили. Этот кризис (ньютоновской парадигмы, который произошел благодаря исследованиям ньютонианца Максвелла) в конечном итоге привел к созданию Эйнштейном в 1905 г. специальной теории относительности (с этой датой сам Кун не согласен — с. 109).

Лакатос по этому поводу пишет, что до Ньютона: «Скептики сомневались, способны ли интеллект или чувства доказательно обосновать знание? Однако скепсис был вынужден отступить перед славой Ньютоновской физики. Хотя, что касается «научности» Ньютона, Лакатос пишет: «Хотя до сих пор почти не было согласия относительно универсального критерия научности теорий, в течение двух последних столетий существовало значительное единство в оценке единичных научных достижений. И, хотя не существовало общего согласия относительно теории рациональности в науке, имелось большое единство в оценке того, был ли единые частный ход в научной игре подлинно научным или уводящим в сторону, разыграна ли отдельная игровая комбинация корректно или нет». (По: Кун, с. 493-496). Кун по этому поводу уточняет, что именно количественные результаты в астрономических наблюдениях обусловили победу Ньютона над «более рационализированными, но исключительно качественными теориями его конкурентов». (С. 200).

Для того, чтобы перейти к следующему временному интервалу концепции Времени, процитируем схожие куновские мысли: Кун говорит, что научное знание в каждом столетии «исчерпывает то, что необходимо знать». И делее автор говорит о научном прогрессе в терминах соотнесенности научных теорий и природы во Времени: «…современные ученые меньше знают из того, что надо знать о своем мире, чем ученые XYIII века знали о своем? Надо помнить, что научные теории соотносятся с природой только здесь и теперь. Не являются ли разрывы между точками такого соотнесения теперь, может быть более крупными и многочисленными, чем когда-либо раньше?». Причем, он указывает на психологический или социологический ответы и сомневается в других. (С. 565-566).

«Личное» Время

«…современные ученые меньше знают из того, что надо знать о своем мире, чем ученые XYIII века знали о своем? Надо помнить, что научные теории соотносятся с природой только здесь и теперь. Не являются ли разрывы между точками такого соотнесения теперь, может быть более крупными и многочисленными, чем когда-либо раньше?» — к этой фразе Куна можно соотнести и слова Капицы: «В современном мире, несмотря на стремительное развитие, за последние десятилетия большого качественного прогресса не было, и все, в основном, сводилось к лучшей реализации направлений, намеченных чуть ли не с начала ХХ в. Только последние достижения биологии могут претендовать на оригинальность по сравнению с успехами других отраслей науки и техники, но и они были начаты в конце XIX в. На то, что при исключительном количественном и прагматическом развитии науки и техники происходит так мало новых фундаментальных открытий, обращали внимание ряд историков знания. А такого всплеска новых идей, направлений, совершенно изменивших в начале ХХ в. состояние наших представлений о мире и в значительной мере предопределивших весь последующий прогресс, такого взлета с тех пор не было, несмотря на колоссальные усилия и затраты. Индикатором может служить сопоставление влияния научных достижений и сравнение числа Нобелевских премий в настоящем и прошлом. За последние сто лет масштаб открытий, несомненно, уменьшился, а долговременное влияние работ и идей, отмеченных в последние десятилетия, стало меньше». Итак, в чем же выразились эти явления на рубеже и в первой половине ХХ века.

Уже в начале XIX века появились общераспространенные учебники. По этому поводу у Куна мы находим, что последние полтора века «научная специализация стала приобретать конституциональную форму», сейчас степень специализации, — «вопрос престижа ученых». Результату исследования современного ученого излагаются не в виде толстых книг, а в виде коротких статей для немногих, кто знаком с существующей парадигмой. Учебники же предлагают эту парадигму, сковывая и тем самым любую инициативу по изменению существующих методов. Любая такая инициатива в лице группы ученых, не удовлетворенных очевидностью и незавершенностью существующей парадигмы, должна «сосредоточиться исключительно на самых тонких и эзотерических явлениях природы…». (Стр. 46). В другом месте автор пишет: «Таким образом, учебники начинают с того, что сужают ощущение ученым истории данной дисциплины, а затем подсовывают суррогаты вместо образовавшихся пустот. Характерно, что научные учебники включают лишь небольшую часть истории — или в предисловии, или, что более часто, в разбросанных сносках о великих личностях прежних веков. С помощью таких сносок и студенты, и ученые-профессионалы чувствую себя причастными к истории. Однако та историческая традиция, которая извлекается из учебников и к которой таким образом приобщаются ученые, фактически никогда не существовала». (Стр. 181). До середины XIX века не было никакого физического сообщества, и образовалось оно позднее в результате слияния сообществ математиков и натурфилософов. Таким образом, то, что сегодня есть предмет исследования одного широкого научного сообщества (для физика, скажем, «физическая оптика», «электричество», «теплота» и пр.) раньше могло быть распределено среди разных научных сообществ. Например, теории строения материи не были предметом исследования лишь одного сообщества примерно до 1920 г. И в химии в первой половине XIX века не было общих соглашений в теориях, хотя все имели общие инструменты благодаря атомистической теории Дальтона — постоянство состава, кратные отношения и атомные веса . Но уже к началу XIX в. почти все исследователи приняли парадигму, утверждающую, что свет — это распространение поперечных волн (работы Юнга и Френеля). Ведь в течении же XYIII в. преобладала парадигма Ньютона, которая рассматривала свет как поток материальных частиц. И лишь XX век Планком и Эйнштейном была развита корпускулярно-волновая парадигма света (из: Кун).

Розин указывает на появление гуманитарного знания в конце ХIХ — начале ХХ века как на подход, альтернативный естественнонаучному.» Также к этому времени относят и появление психологии; считается, что в 1845 году англичанин Стюард Милль предложил одним из первых рассматривать психология как независимую науку. » Дружинин указывает, что психология как наука приняла методологию естествознания, т.е. имеет материальную основу и может быть исследована объективными методами: «…Вунт ориентировал психологию на методологическую парадигму естественных наук» (Дружинин, с. 251); Дильтей же предложил ее рассматривать как науку, из которой берут начало все другие, — «науки о духе» (философию, этику, эстетику, лингвистику и пр.) и науки о внешнем мире (физику, химию, геологию, биологию и пр.). (Там же, с. 34). До сих пор идут дебаты на что такое эта наука. Например, Климов считает, что психология «… опирается на систему хорошего философского знания как на методологию, с одной стороны, и представляет конкретно-научный материал для развития философии, с другой…»; «хорошая философия» у Климова оставлена на «разумение, вкус и бескорыстную интеллектуальную инициативу читателя». И далее о методологической норме: «…важно соотносить психику с объемлющими системами». (Климов, с. 16-28). Кавелин в 1868 году в работе «Немецкая современная психология» писал о психологическом методе: «С полным упадком всех философских систем психология выдвинулась на первый план, и очень понятно почему. Она — собственно центр, к которому теперь сходятся и который предполагают все науки, имеющие предметом человека. Выяснить научным образом отправления и законы деятельности нашей души значит ни больше ни меньше как дать руководящую нить для целого огромного знания, которое занимается человеком. Итак, нет в настоящее время в целой философии вопросов более интересных и более важных, чем психологические». (Кавелин, 1899, т.3, с.365, цитата из Шевцова, с. 460-461). По мнению Дружинина: «Однако, несмотря на торжество позитивного знания, XX в. не отверг ни философское, ни религиозное знание. Следовательно, речь может идти не о смене одного знания другим, а о смене доминирования той или иной формы знания в ходе развития цивилизации». (С. 33).

В русской философии в трудах философов Н.Д.Данилевского и К.Н.Леонтьева выделяются культуральные типы, а спустя пол века в начале ХХ века культурно-историческое рассмотрение было продолжено в «Закате Европы» Освальда Шпенглера, — труде, название которого также говорит «само за себя» — о фундаментальном переходе в истории европейской цивилизации. В русской философии также появилась идея «богочеловека.» В своей последней работе 1944 г. В.И. Вернадский определил пришедшую эпоху как эпоху разума, где указывал на место сознания человека в природе. Он выделил роль научной мысли как планетарного фактора и ввел понятие ноосферы.

Что касается негуманитарных наук, то квантовая физика возникла из множества трудностей вокруг явления излучения черного тела, удельной теплоемкости и фотоэлектрического эффекта. М. Лауэ заметил, что 14 декабря 1890 года следует считать «днем рождения квантовой теории», хотя Лакатос с этим не согласен, отмечая, что это был день рождения редукционной программы Планка (т.е. программы, развитие которой приостановлено и направленно на стирания противоречий, связанных с «привитой программой»): «Решение идти вперед, допуская хотя бы временно противоречие в основаниях, было принято Эйнштейном в 1905 г., но даже он заколебался, когда в 1913 г. Бор снова вышел вперед». Далее он критически замечает: «После 1925 г. «новая» квантовая теория перешла на «анархистскую позицию, а современная квантовая физика в ее «копенгагенской интерпретации стала одним из главных оплотов философского обскурантизма». И наконец, Лакатос все же отдает дань этой программе: «Но тщательный анализ ее истории — поистине золотое дно методологии: ее изумительно быстрый прогресс — на противоречивых основаниях! — потрясает, ее красота, оригинальность и эмпирический успех ее вспомогательных гипотез, выдвигающихся блестящими и даже гениальными учеными, беспрецедентны в истории физики». (По: Кун, с. 336-346).

Пригожин и Сенгерс приводят размышления Эйнштейна об одиночестве ученого в храме науки, где нет места «недостойным» и есть стремление упростить мир до уровня отсутствия чувств и страстей. От жизни «с ее мучительной жестокостью и безутешной пустотой, уйти от вечно меняющихся собственных прихотей» к «объективному видению и пониманию» (С. 29). Ранее нами говорилось, что наука зародилась в культурной среде в XYII в. , и далее развитие науки вырвало ее из этой культурной среды. Говорится, что это была «вторая волна» науки, где на смену пассивной позиции наблюдателя приходит активная позиция вмешательства экспериментатора: «Природа, как на судебном заседании, подвергается с помощью экспериментирования перекрестному допросу именем априорных принципов». Природу, по мнению Галилея «нельзя обмануть». Но ее можно изучить и описать. (Стр. 46). Далее (с кризисом ньютониантсва, где рассматривалась причинность и обратимость процессов) эта позиция еще более видоизменилась. Природой можно управлять: «Миром, перед которым не испытываешь благоговения, проще управлять». (Стр. 36). Мартин Хайдеггер говорит, что наука превратилась из одной экспериментальной, где ставится эксперимент над природой в другую экспериментальную, где эксперимент и соответствующая гипотеза навязываются (предначертываются) природе наукой. Отмечается, что первые признаки кризиса ньютоновской науки были еще в начале XIX века, — это первое количественное описание необратимого процесса в теории Фурье (з-н теплопроводности), не связанного непосредственно с динамическими обратимыми взаимодействиями Ньютона: «С момента появления теории теплопроводности Фурье математика, физика и ньютоновская наука перестали быть синонимами». С этого момента и исторические пути развития физики во Франции и Англии разошлись (отмечается, что до «современного этапа»). Французское направление мысли привело к позитивисткой классификации наук Конта (и, как известно, к рождению социологии). В Британии продолжались попытки объединить все области знания, прежде всего, общую теории необратимых процессов, где наука о сложных процессах рассматривается как наука о временной ассиметрии. (Стр. 98-99). Правда, до сих пор нет общей теории необратимых процессов.

В 1847 году Джоуль ввел идею «превращения» энергии — «количественное сохранение «чего-то» при его качественных изменениях», — это, по сути идея реинкарнации в ее «техническом» эквиваленте. Пригожин пишет, что на этой волне Ницше «уловил эхо актов творения и разрушения, выходящих за рамки одного лишь сохранения и превращения», — идея о наличии «активного» уровня природы, уровня, управляющего законами жизни и смерти. (Не зря именно Ницше называют основоположником идей психосоматики). «Томсон совершил головокружительный прыжок от технологии тепловой машины к космологии». Речь идет о «деградации» тепла во всей Вселенной и ее распад, — стирание температурных различий. Далее: «Немаловажную роль сыграла и культурная среда, в которой было совершено открытие. Общепризнано, что в XIX веке проблема времени приобрела новое значение. Существенную роль времени начали отмечать во всех областях: в геологии, биологии, языкознании, социологии и этике». В этих областях стали говорить о многообразии и нарастающих усложнениях. Физика же, как отмечают авторы, вернулась к «древним мифологическим и религиозным архетипам», — идеи смерти и однородности. (Стр. 104-109).

Речь идет о двуяких процессах в науке. С одной стороны, о продолжении линии, начатой, в Новое Время», где овременные ученые выработали «определение своего предприятие, приемлемое с точки зрения культуры». Разум вознесся над природой, описывая ее лишь «вторичные производные качества», проецируемые самим разумом, а не непосредственно живую ткань. «Принижение природы происходит параллельно с возвеличиванием всего, что ускользает от нее, — бога и человека». (Там же, с. 54) . С другой стороны, появлении того перехода, которому посвящена данная глава, где взгляды ученых как-бы возвращаются обратно — во времена до Нового Времени, гдо господствовали бренность существования и необратимость. Например Кун не видит «направленного онтологического развития» таких инструментов, как теории Аристотеля, Ньютона, Эйнштейна, хотя признает, что эти инструменты «улучшались для решения головоломок»; он даже видит большую близость в некоторых существенных моментах общей теории относительности Эйнштейна и учения Аристотеля. Лакатос по этому поводу пишет, что до Ньютона: «Скептики сомневались, способны ли интеллект или чувства доказательно обосновать знание? Однако скепсис был вынужден отступить перед славой Ньютоновской физики. Эйнштейн опять все перевернул вверх дном, и теперь лишь немногие философы или ученые все еще верят, что научное знание является доказательно обоснованным или по крайней мере может быть таковым». В другом месте: » Количественные результаты в астрономических наблюдениях обусловили победу Ньютона над «более рационализированными, но исключительно качественными теориями его конкурентов». В нашем веке это «замечательный количественный успех» закона излучения Планка и модели атома Бора, хотя автор указывает, что оба эти вклада породили больше проблем в науке, чем разрешили. (По: Кун, с. 200).

Вероятно, наш век требует и качественного понимания сути предмета, — глубины и целостности, о чем речь пойдет в следующей главе. Пригожин приводит другую иллюстрацию: «Если равновесная термодинамика была достижением XIX в., то неравновесная термодинамика возникла и развивалась в XX в.». (С. 128). «Фактически уже сейчас физика имеет дело с исследованием ситуаций, далеких от идеализации, описываемых равновесной термодинамикой, а молекулярная биология добилась больших успехов в установлении связи живых структур с относительно небольшим числом основных биомолекул». (С. 143). «В XX в. некоторые физики предлагали отказаться от детерменизма на том основании, что он недостижим в реальном опыте». Тем не менее, как указывают авторы, более приемлемыми оказались доказательства «невозможности» («вечного двигателя», скоростей больших скорости света, изменения дискретных энергетических уровней атомов и пр.), которые вдруг открыли «внутреннюю структуру реальности». Термодинамика, теория относительности и квантовая физика открыли «невозможности», установившие пределы «амбициозных притязаний классической физики». «Ньютоновская наука была вершиной, завершающим синтезом, увенчавшим столетия экспериментирования и теоретических исследований, происходивших в различных направлениях, но метивших в одну точку. То же можно было бы утверждать и относительно термодинамики. Рост науки не имеет ничего общего с равномерным развертыванием научных дисциплин, каждая из которых в свою очередь подразделяется на все большее число водонепроницаемых отсеков. … Поворотные пункты в развитии науки приводят к последствиям, выходящим за рамки чистой науки и оказывающим влияние на всю интеллектуальную среду. Верно и обратное: глобальные проблемы часто были источниками вдохновения в науке». «Эйнштейн как-то заметил, что его серьезно беспокоит проблеме «теперь»… с «теперь» связано нечто существенное, лежащее за пределами науки». (С. 188-192).

В рамках рассуждений о необратимых процессах, открытых системах, упоминая подход Пригожина, модель газа Больцмана, синергетику Хакена (модель самоорганизующихся систем) профессор С.П. Капица строит свою демографическую модель роста населения. Это еще одна иллюстрация Тенденций Времени. Согласно Капице, демографическая система авляется открытой и ее поведение можно описать лишь с помощью одной переменой — ВРЕМЕНИ. В отличие от мира животных и эпохи раннего антропогинеза (примерно до 1,6 млн лет назад), где прирост особей линейно зависел от колличественных праметров биологической среды обитания, человечество растет за счет сознания — передачи друг другу информации: «Очевидно, что распространение информации необратимо — «слово не воробей, вылетит не поймаешь!» В то время как обмен товарами принципиально обратим». (Все ссылки приведены с книги С.П. Капицы «СКОЛЬКО ЛЮДЕЙ ЖИЛО, ЖИВЕТ И БУДЕТ ЖИТЬ НА ЗЕМЛЕ. ОЧЕРК ТЕОРИИ РОСТА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА», МОСКВА, 1999 с сайтаhttp://www.odn.ru/kapitza/frame.htm). Таким образом, на рубеже XX века, а согласно Капице, начиная с середине XIX века во Франции в развитых странах начался переходный демографический период: «..величина времени связана с ростом населения Земли, и чем ближе мы приближаемся к критическому моменту демографического перехода, тем характерное время, за которое происходят изменения в населении, становится меньше. Чем дальше в анализе мы уходим в прошлое, тем это время все увеличивается. (…) Чем ближе мы к критическому моменту демографического перехода, тем больше динамика роста населения подчиняет себе время «. Это период резкого возрастания населения и параллельного явления, которое у автора называется «логарифмически сжатое, время роста», при котором демографическая система описывается как самоорганизующаяся в этом времени. Причем, Капица вводит параметр времени — 45 лет, являющийся «внутренней предельной способностью системы человечества и человека к росту» и к которой стремится самоорганизующаяся демографическая система вплоть до фазы перехода. Это фаза, которой завершается предыдущая демографическая эпоха ( это все 1,6 млн лет «взрывного развития»). В дополнение к нашей модели хочется отменить, что Капица выделяет и мини фазы, — так, предыдащая такая, согласно Капице, длилась 300 лет, т.е. с XYII века. Интересно, что внутри 1, 6 млн.-летней эпохи так называемого «гиперборического роста» человечества Капица выделяет и своеобразные циклы (их 11), причем в течение каждого цикла прожило соответственно 8,2 млрд чел, а длительность цикла сокращалась от 1 млн лет в начале до 45 лет в конце эпохи в 1960 году (причем каждый следующий цикл короче предшествующего в e=2,72 раза и согласно модели ведет к увеличению численности населения во столько же раз). Тем не менее, фазовый переход для развитых стран длится уже около 100 лет и является периодом, описаный нами ниже. Интересно, что кривая роста во время самого перехода у Капицы имеет одинаковый линейный вид с кривой роста раннего антропогинеза, что для всего человечества вступило в силу в 1960 году. (Данные колличественные рассуждения я привожу «для общего развития», чтобы показать уровень данной модели, более подробные тезисы книги Капицы см. здесь).

Время «Здесь и Сейчас»

XX век приравнял человека к знанию, познанию природы внешней, что породило удивительный феномен, который человек сразу и не понял. Феномен больший, чем просто принятие себя как часть природы, или как хозяина природы. Впрочем, то, что человеку стало казаться, что он хозяин природы и было в определенной степени иллюзией в силу этого НЕДОПОНИМАНИЯ. Ведь ясно было и, что хозяин он несовершенный, — и плата тому была, а вместе с тем и доказательство этого несовершенства, — промышленные катастрофы конца XIX — начала XX века. И не даром представления Вернадского о ноосфере как эпохи разума стали основой современной экологии.

Взрослые дети (подростки) считают себя взролыми потому что они физиологически зрелы. «Физиологической» зрелости человечество достигло к XX веку, когда, как было сказано в 1-ой главе, знание «оживилось» в человеке. Человек стал «ровесником» технологий. Но это «равенство» еще не дает право управлять природой, и , самое главное, не гарантирует осознания этого равенства. Знание не есть осознание — постоянное пребывание в знании. Для того чтобы быть со знанием, необходимо стать старше времени, — гораздо старше времени смены технологий. Это значит покорить время, как когда-то человек покорил пространство. Это и значит покорение внутренных пространств СЕБЯ — приобретение знания о природе внутренней, нематериальной, а не просто о природе внешней, когда знания уже не простовживилось в человека, а одухотворяет его. Стихия знания в человеке заняла высшую иерархию развития, пройдя все предыдущие — от минерала до пространства. Дополняя рассуждения Дружинина, что «… несмотря на торжество позитивного знания, XX в. не отверг ни философское, ни религиозное знание. Следовательно, речь может идти не о смене одного знания другим, а о смене доминирования той или иной формы знания в ходе развития цивилизации» (с. 33), можно сказать что это «доминирование» превратилось во «вложенностью» более ранних форм знания в позитивное знание; сейчас наблюдение и эксперимент сливаются не просто в знание о самом себе, но в динамическое осознаваемое развитие самого себя, где уже нет место доминирования одного над другим. По Куну же, о науке («нормальной науке» в куновской терминалогии) гарантированно можно говорить, когда «очень долго отсутствуют конкурирующие школы» (с. 211), что в наше время почти невозможно, но вероятно, наш век требует и качественного понимания сути предмета, — глубины и целостности.

Кун пишет, что выбор между спорными парадигмами вообще не определяется логикой и экспериментом. И здесь хочется добавить мысли Карла Поппера, который в 1948 году писал по поводу традиции в науке: «Не думаю, что мы могли бы когда-либо освободиться от традиции. Так называемое освобождение в действительности есть не что иное, как переход от одной традиции к другой». (По: Кун, с. 570). Ранее указывалось, что наука зародилась в культурной среде в XYII в., далее развитие науки вырвало ее из этой среды. Вторая волнанауки, по Пригожину и Стенгерс приходится на период этого дальнейшего «развития». Сейчас речь идет о «третьей волне«, которая, по глубокому убеждению авторов все же делает науку «универсальным посланием, содержание которого более приемлемо для других культурных традиций». (С. 9). И далее указывается вводная статья семинара ЮНЕСКО по проблемам отношений науки и культуры наука представлена «как раковая опухоль на теле культуры: дальнейший рост науки угрожает разрушить культурную жизнь общества». (С. 35). Здесь же слова Эрвина Шредингера: «Та теоретическая наука, которая, не признает, что ее построения, актуальнейшие и важнейшие, служат в итоге для включения в концепции, предназначенные для надежного усвоения образованной прослойкой общества и превращения в органическую часть общей картины мира…, — такая наука непременно оторвется от остальной человеческой культуры; в перспективе она обречена на паралич, сколько бы не продолжался и как бы упрямо не поддерживался этот стиль для избранных, в пределах этих изолированных групп, специалистов». (С. 27). Данный подход является еще одной великолепной иллюстрацией Тенденций Времени. Напомню, что нас в этой работе интересует не то, как разные авторы называют происходящие явления — парадигмы (Кун), традиции (Поппер) или исследовательские программы (Лакатос), а то, что эти явления ИЗМЕНЧИВЫ, и скорость этого изменения в наш век увеличивается.

Так называемый «Закон Времени» у Петрова является идеалогической опорой Концепции Общественной Безопасности «Мертвая Вода». Не будем вдаваться тонкости деятельности и задач этой организации, но отметим близость этого подхода в отношении к Времени нашим идеям. У Петрова сравниваются периоды смены поколений (в среднем 25 лет) и обновление господствующих технологий. Когда отношение равно единице (т.е. равенство этих двух периодов достигается), то «меняется логика социального поведения», — тогда исчерпывают себя «толпо-элитарные» способы управленимя массами и наступает особое время, предсказаное ранее как Апокалипсис. Это время » эпохи крушения пирамид», коими являются всяческие сакральные посвящения, обеспечивающими монополию на Знание и высокую цену управленческого труда. Эпоха такого «резонанса» указывается в интервале 1910-1950 г.г., и сейчас (имеется в виду год 2000) время смены технологий равно 5 годам. Процитируем ниже: «»Теперь в наше время, либо человек осваивает новые знания, ломает свои прежние стереотипы, либо оказывается на свалке истории. Тот генотип, который привык почивать на лаврах, оказывается не приспособленным к эффективному, в том числе управленческому труду. Они, привыкшие к «левостороннему движению», все проспали и оказались, проснушись, в стране с «правосторонним движением». Время так называемой «элиты» уже закончилось.» Петров указывает на «разгерметизацию» науки, позволяющую научной социологии быть открытой всему обществу и сопровождающуюся крушением финансово-кредитной системы. (С. 31-35). Осносное отличие даной системы Петрова, кроме колличественного задания временого эталона, состоит в том, что фиксация 25-летнего периода позволяет говорить о уже более сжатых процессах, происходящих в человеке, на социальном плане, что является уже релультатом происшедшего ранее, рассматривапемого нами в Концепции Времени. Таким образом, Заком Времени Петрова отличается от Тенденций времени колличественно — несколько десятков лет истории нашей цивилизации, и качественно — он описывает социальные процессы, являющиеся результатом уже происшедшего в самом сознании людей. Теперь проиллюстрируем сказаное.

Переходный период у Капицы, который переживает демографическая система, с одной стороны, связан с явлением «сжатия времени», с другой стороны, с гиперболическим возрастанием численности населения. По словам Капицы: «Благодаря сцеплению времени и численности населения по мере приближения к эпохе демографического перехода происходит непрерывное сокращение масштаба эффективного исторического времени. Это важное свойство демографической системы позволит в количественной форме выразить относительность временного исторического развития. (…) Историческое прошлое человечества становится к нам гораздо ближе, когда мы определяем его не числом поколений, а через логарифмически сжатое, время роста». Автор, ссылаясь на труды, Пригожина, монографию Савельевой и Полетаева «История и время. В поисках утраченного», предлагает различать время физическое — биологическое и время историческое — социальное. Так, Время историческое необратимо, связано с характерной длительностью процесса развития и есть натуральный логарифм Времени. Также упоминается концепция «новой исторической науки» французских историков во главе с Февром и Блоком: «Такая концепция времени в историческом процессе была разработана вместе с представлением о глобальности истории, причем под такой тотальной историей понимается сквозная общность закономерностей развития». «Недавно Фукуяма назвал наше время временем конца истории. Под этим он подразумевал конец наших представлений об истории, и его оценка многим представлялась достаточно субъективной». Для развитых стран эпоха демографического роста началась на рубеже XX века, в то время как для всего мира, и прежде всего для развивающихся стран — в 1960 году. Затем в 2005 наступит глобальный демографический спад, который в свою очередь завершится в 2050 году выравниванием и стабилизацией численности населения Земли. В развитых странах переход начался раньше, но протекал медленнее, чем в странах развивающихся. В рамках этой модели общемировой переход обозначен началом в 1960 г. и концом в 2050 г., в то время как всемирная эпоха перехода для всех стран началась в середине XVIII в. и закончится к концу XXI в. Причем, социальные потрясения, революции взаимосвязаны, даже, как предпологает автор, предопределены частными демографическими преходами. Приводятся примеры такой корреляции во Франции, России, Китае и пр. Автор отмечает повсеместность этого процесса, где «длительные флуктуации обнаруживаются и за пределами Европы и примерно в то же время. Китай и Индия прогрессировали или переживали регресс в том же ритме, что и Запад, как если бы все человечество подчинялось велению некоей первичной космической судьбы, по сравнению с которой вся остальная история была истиной второстепенной. (…) Синхронность очевидна в XVIII веке, более чем вероятна в XVI веке, и можно предположить ее наличие в XIII веке — на пространстве от Франции Людовика Святого до далекой монгольской державы в Китае. Это как бы «смещало» проблемы и одновременно их упрощало. Рост народонаселения (…) следовало приписать действию причин, весьма отличных от тех, которые определяют экономический и технический прогресс и успехи медицины». Говоря о наступающем «кризисе времени», Капица говорит о демографическом переходе — «асимптотической стабилизации населения мира». Такой переход несет признаки нестабильной самоорганизующейся системы, где возможны крупные войны стран, не прошедших через демографический переход, в то время как для стабилизированной мировой системы роль войны, скорее всего, будет пересмотрена. Об этом говорят и цифры: суммарное потребление энергии за весь рассматриваемый период 1850 до 1990 менялось пропорционально квадрату населения Земли; на каждого нового жителя Земли приходится оружия на 10000 долларов США. Все разговоры об ограниченности ресурсов Земли в стабильный демографический период должны исчерпаться и не вызывать тревоги, — по мнению экспертов, ресурсов одной Индии может хватить, чтобы прокормить весь мир.

Вернемся к методологам науки. Но сначала приведем рассуждения Дружинина, касающиеся конца эпохи «резонанса» по Петрову. Дружинин говорит о развитии методологии середины и конца ХХ века и вкладе в это К. Поппера, И. Лакатоса, П. Фейерабенда, П. Холтона и пр., связанной с революцией в естествознании, в частности в математике, физике, химии, биологии, психологии и др. фундаментальных науках: «Изменился сам подход к науке и жизни в науке. В XIX в. ученый, обнаружив факт, закономерность, создав теорию, мог в течение всей жизни защищать свои взгляды от критических нападок и проповедовать их ex cathedra — наука не очень-то отличалась от философии, — надеясь на истинность и неопровержимость своих убеждений. Отсюда — принцип верифицируемости, фактической подтверждаемости теории, выдвинутый О. Контом. В XX в. на протяжении жизни одного поколения (курсив мой — И.Л.) научные взгляды на реальность порой претерпевали кардинальные изменения. Старые теории опровергались наблюдением и экспериментом. Ученый в течение активной научной жизни мог для объяснения экспериментальных данных полученных коллегами, выдвигать последовательно ряд теорий, опровергающих одна другую. Человек перестал отождествлять себя со своей идеей, «паранойяльная» установка оказалась неэффективной и была отвергнута. Теория уже не считалась с сверхценностью и превратилась в временный инструмент, который, как резец или фрезу, можно затачивать, но, в конце концов он подлежит замене.» (С. 12-13). Дружинин ссылается на Фейерабенд, который выдвигает принципы «упорства» и «методологического анархизма». С одной стороны, это означает игнорировать факты, явно противоречащие закрепившейся старой теории; с другой стороны: «Наука представляет собой по сути анархическое предприятие: теоретический анархизм более гуманен и прогрессивен, чем его альтернативы, опирающиеся на закон и порядок… Это доказывается и анализом конкретных исторических событий, и абстрактным анализом отношения между идеей и действием. Единственный принцип, не препятствующий прогрессу, называется «допустимо все» (anythinq qoes)… Например, мы можем использовать гипотезы, противоречащим хорошо подтвержденным теориям или обоснованным экспериментальным результатам. Можно развивать науку, действуя конструктивно». (С. 20).

Кун по этому поводу: «Скажем сразу, что это очень распространенное мнение относительно того, что происходит, когда ученые меняют свои взгляды на фундаментальные вопросы, не может быть ни заблуждением, ни просто ошибкой. Скорее это существенная часть философской парадигмы, предложенной Декартом и развитой в то же время, что и Ньютоновская динамика. Эта парадигма хорошо послужила как науке, так и философии. <…> Сегодня исследователи в различных областях философии, психологии, лингвистики и даже истории искусства полностью сходятся в том, что традиционная парадигма так или иначе деформирована». (Стр. 162).

«Но является ли чувственный опыт постоянным и нейтральным? Являются ли теории просто результатом интерпретации человеком полученных данных? Эпистемологическая точка зрения, которой чаще всего руководствовалась западная философия в течение трех столетий, утверждает сразу же и недвусмысленно — да! За неимением сколько-нибудь развитой альтернативы я считаю невозможным полностью отказаться от этой точки зрения. Но она больше не функционирует эффективно, а попытки улучшить ее путем введения нейтрального языка наблюдения в настоящее время кажутся мне безнадежными.

Операции и изменения, которые ученых предпринимает в лаборатории, не являются «готовыми данными» опыта, но скорее данными, «собранными с большими трудом». <…> Операции и изменения детерминированы парадигмой намного более явно, нежели непосредственный опыт, из которого они частично происходят. Наука не имеет дела со всеми возможными лабораторными операциями. Вместо этого она отбирает операции, уместные с точки зрения сопоставления парадигмы с непосредственным опытом, который эта парадигма частично определяет. В результате с помощью различных парадигм ученые занимаются конкретными лабораторными операциями». <…>

Что касается языка чистого наблюдения (курсив мой — И.Л.), то, возможно, он будет еще создан. Но спустя три столетия после Декарта наши упования на такую возможность все еще зависят исключительно от теории восприятия и разума. А современная психологическая экспериментальная деятельность быстро умножает явления, с которыми такая теория едва ли сможет справиться. <…> Не может быть никакого сомнения, что усилия такого рода заслуживают продолжения. Но их результатом оказывается язык, который, подобно языкам, используемым в науках, включает множество предположений относительно природы и отказывается функционировать в тот момент, когда эти предположения не оправдываются. (Стр. 168-169).

Далее приведу несколько точек зрения, которые у самих авторой могут являться альтернативой нашим воззрениям (например, Лакатос спорит с Куном на предмет революций в науке), и таковое может показаться и нам, тем не менее, эти взгляды только лишь иллюстрируют и дополняют Тенденции Времени. В своей книге «Наступление золотого века» Гюнтер Стент пишет: «Существует еще одно представление о науке, которое в принципе, по нашему мнению, может нанести ей значительный ущерб, — преклонение перед таинственной наукой, способной с помощью хитроумных рассуждений, недоступных простым смертным, привести к выводам, которые, словно по мановению волшебной палочки, обнаружат несостоятельность общепринятой трактовки таких фундаментальных понятий, как время, пространство, причинность, разум или материя. Такого рода «таинственная наука», способная потрясти своими выводами основу любой традиционной концепции, в какой то мере поощрялась «откровениями» теории относительности и квантовой механики». Далее автор описывает причину этой ситуации, ссылаясь на Кестлера, предлагающего «извлечь уроки из постмеханистической науки XX в. и выбраться из смирительной рубашки, надетой на наши философские взгляды материализмом XIX века», например «включить паранормальные явления в нашу концепцию нормальности и отдавать себе ясных отчет в том, что мы живем в «стране слепых». (По: Пригожин, Стенгерс, с. 38-39). Лакатос признает, что не существовало общего согласия относительно теории рациональности в науке со времен Ньютона. Но все же «… имелось большое единство в оценке того, был ли единые частный ход в научной игре подлинно научным или уводящим в сторону, разыграна ли отдельная игровая комбинация корректно или нет», т. е. «…в течение двух последних столетий существовало значительное единство в оценке единичных научных достижений». (По: Кун, с. 493-496). Пожалуй, последние слова Лакатоса можно интерпретировать как иллюстрацию пригожинской второй волны в науке — разрыва между наукой и культурой.

У Пригожина же мы находим и Критику Александра Койре, направленую на колличественность науки. Он называет ее «мир количества», где «нет места для человека»; и хотя небеса соединились с землей, но без чувственного восприятия мира, без качества: «Наука не в состоянии не только объяснить этот мир, но даже оправдаться, назвав его «субъективным». И здесь звучит революционная нота Пригожина: «Наша позиция в этой книге сводится к утверждению: наука, о которой говорит Койре, не является более нашей наукой, и отнюдь не потому, что нас ныне занимают новые, недоступные воображению объекты, более близкие к магии, чем к логике, а потому, что мы как ученые начинаем нащупывать свой путь к сложным процессам формирующим наиболее знакомый нам мир — мир природы, в котором развиваются живые существа и их сообщества.» Авторы оптимистично видят смену количества на качество науки: «Мы считаем, что именно такой переход придает значимость и очарование переживаемому нами моменту истории науки. Не будет, по-видимому преувеличением сказать, что наш период допустимо сравнивать с эпохой греческих атомистов или Возрождения, когда зарождался новый взгляд на природу». (С. 40-41). «…Коренное изменение во взглядах современной науки, переход к темпоральности, к множественности, можно рассматривать как обращение того движения, которое низвело небо на землю. Мы открываем первичность времени повсюду, начиная с уровня элементарных частиц и до космологических моделей». (С. 267-269).

Связь Времен — тенденции Времени «Здесь и Сейчас»

Каждый временной отрезок, рассмотренный нами есть качественное построение временого континиума в человеческой психике. Эти качественные блоки можно рассматривать и сравнивать по критериям, взятым из культурологии, эзотерики и метафизики и других областей знания. С другой стороны, разные сферы знания, исчезающие и снова возникающие во времени, можно рассматривать в зависимости от качества этого Времени. И такая возможность не случайно появилась только сейчас.

В ведении в общую культурно-историческую психологию Шевцова находим: «.…для выведении человечества из того тупика, в который его завели религия и наука, потребуется еще одна революция, подобная научной. Можно назвать ее психологической.» (Шевцов, с. 40). Интересное замечание, особенно если вспомнить идеи Куна о том, что даже в XIX веке в английских НАУЧНЫХ трудах нередко имеются ссылки на религиозные аргументы, в то время как для XX века «характерно прямо противоположное направление аргументации: в наши дни своим аргументом наука придает вес мистическим утверждениям». (С. 51).

Получается интересная картина: каждое Время ссылается на аргументы предыдущего Времени. Давайте восстановим всю эту картину.

Античность ввела строгие разумные логические формы в познание в самом широком смысле, но ссылалась (в определенном смысле) на мифы. Средние века религиозны, но Аврелий Августин ссылается на Платона, А Фома Аквинский на Аристотеля, при этом внутри Античности «логический» Аристотель противостоит своему предшественнику «алогичному» Платону, а внутри средневековья «логичный» Фома Аквинский («Разумею, чтобы верить») противостоит своему предшественнику Августину («Верю, потому что Нелепо», или более мягко «Верю, чтобы разуметь»). Далее картина таких «противостояний» не изменилась. Вспомним уже упомянутые слова Куна о религиозных ссылках ученых вплоть до XIX века. Также приведем слова академика Раушенбаха: «Многие ученые в определенный момент своей жизни, так или иначе, касаются мифа о божественном происхождении Вселенной. Ньютон, как известно, многие годы занимался теологией, а свои занятия наукой считал не чем иным, как служением Богу. …монистический взгляд — что важно только одно или только другое, — является в известной мере упрощением. …Сахаров считал, что в мире существует нечто вне материи и ее законов, нечто, что отепляет мир. И добавлял: это чувство можно считать религиозным». Сахаров уже относится к нашему времени. Ну, а между временем Ньютона в нашем рассмотрении и временем Сахарова находится переходное время, которое мы назвали как «Личное Время», ученые, осознавая себя как часть Вселенной, Природы и Бога в своих трудах «придавали вес мистическим утверждениям» представителям паранауки. Например, Пригожин говорит о схожести XX века с Античностью и Возрождением, используя критерий новизны сознания масс (т.е. глобальных перемен в знании). Кун, например, видел большую схожесть в некоторых моментах теорий Энштейна и Аристотеля, чем Энштейна и, например, Ньютона. Пригожин цитирует Энштейна по этому поводу: «Время (как необратимость) — не более чем иллюзия» и объясняет (Пригожин) эти слова с точки культурной, где неверие в существование времени неизбежно таит в себе культурную компоненту. (С. 24). В результате таких наслоений, когда каждое утверждение включает в себя предыдущее контрутверждение, образовалась та культура и наука, которую мы и обозначили как «Здесь и Сейчас».

Это похоже на технологию покраски тканей в Индии — чередование процесса нанесения краски и выставления покрашенной ткани на солнце. Вера в рациональные начала подобна покраске, а «возвращение к истокам Бытия» есть выгорание на солнце. Один процесс направлен вовне — «экстравертивен», и вся мнимая «активность» этого процесса, на самом деле, есть количественность, а античная дедуктивность делает ее еще более пассивной. Другой процесс «интравертивен», и хотя внешне он кажется пассивным, но в нем кроится процесс «горения», «выгорания краски», оставляющий после себя суть происходящего. Это индуктивность познания, позволяющая гениям сражаться за свои частные послания всему Человечеству (Шерлок Холмс не использовал дедукцию — он просто был гениальным «индуктивным» сыщиком). Эта творческая агрессия — активное начало науки, столь насущное сейчас. Причина кризиса современных наук (например, психология середины XX века) — именно нехватка активного революционного начала, когда научные труды скучны и бездарны, а специалисты просто переписывают по своему чьи-то идеи, оправдываю свою заторможенность тем, что «такова академическая наука». Каждый последующий цикл «покраски» (рациональной реализации идей) и «выгорания» (интуитивного создания новых идей) уже содержит результаты предыдущего.

Похоже, именно в последние десятилетия наука и культура, разделившиеся в XI-XIX веках, снова встретились, хотя об этом и могли говорить отдельные личности на рубеже начала XX века. Шевцов указывает на 80 г.г, когда произошла когнитивная революция в психологии и пришествие лингвистики Хомского (изучение культуры как совокупности моделей поведения и материальных продуктов). Он ссылается на Коула, согласно которому изменилось представление о культуре, положив начало новой традиции, — она не внешняя и не внутренняя по отношению к индивиду, поскольку дает освоенные символы и смыслы как «идеальные аспекты культуры, — находящиеся в сознании». И далее: «Представление об артефактах как о продуктах истории человечества, являющихся одновременно и идеальными, и материальными, позволяет прекратить этот спор» (Коул, с. 142, цитата по Шевцову, с. 511). XXI в. представил новую образовательную парадигму — это концепция гуманизации и гуманитаризации. Это и приоритет гуманистической психологии в существующих психологических моделях, а также переход трансперсональной психологии из разряда паранауки в разряд науки (хотя этот факт условен, до сих пор неповсеместен, что впрочем на нем и не отражается). Это также и возникновение негосударственных учебных заведений всех уровней образования (впрочем, пока это имеет и некоторые негативние последствия), и увеличение гуманитарных предметов в технических ВУЗах, и личностноцентрированный подход в системе образования и пр.

Ранее эти явления проявлялось лишь в отдельных личностях — гениях. В отдельных личностях проявляется «предвкушение» знания иногда за много веков до проявления самой парадигмы этого знания, — это «точки бифуркации» (в терминалогии Пригожина) в познании человечества. Но в определенном смысле они и толкают познание. Они и неизбежны. Эти люди, без сомнения, двигали науку и весь прогресс в целом, но нередко их уход из жизни показывал кажущуюся «преждевременность» знания, транслируемого ими. Кун неоднократно пытается указать на продолжительность периода подобного знания, с которым безуспешно борются представители старой научной оппозиции, на примере ситуации с Коперником, Эйнштейном и современной теории атома; период, в котором знание формирует кризис. И если в ситуации с Коперником этот период соизмерялся длинне человеческой жизни, то XX век его сократил до периода смены поколений (примерно 20 лет). Впрочем, как мы уже выяснили, понятий «преждевремаенность» также зависит от Времени. Более того, по мере «сжатия» времени с каждым последующим циклом нашего рассмотрения эти точки бифуркации более предсказуемы и более «гармонично» вписывают свое послание человечеству. Другими словами, сейчас гением может стать каждый, в каждом человеке может проявиться весь Космос, Абсолют и прочие философские конструкты, становящиеся именно сейчас понятными и естественно принимаемыми. Наше время — это время «сверхтекучести знания» в человеке, которое сейчас проявлено как никогда. Еще более динамичные процессы происходят сейчас.

Капица более «аккуратен» в своих выводах, и как сам он заметил «придерживается общепринятых представлений и моноцентрической гипотезы о происхождении человека», а именно, как он пишет: «… продолжительность VIII фазы пока определить невозможно. В применении к истории понятие «бесконечность» лишено смысла: не могут дальнейшие фазы исторического развития, все убыстряясь, сменяться за годы, месяцы, недели, дни, часы и секунды. Если не предвидеть катастрофы — хочется верить, что премудрый Homo Sapiens сумеет ее предотвратить — тогда, очевидно, следует ожидать вмешательства каких-то новых, еще не учитываемых движущих сил, которые изменят эти графики. Хорошо, если они переведут их на платформу, плохо, если изменение выразится в стремительном падении линии на графиках от какой-то достигнутой вершины. Будем надеяться, что уже вскоре человечество ждут непрогрессирующие или слабо прогрессирующие фазы. Прогнозирование до сих пор не входило в обязанности историка. Но все же трудно не задуматься, что же произойдет в девятой фазе исторического процесса, которая должна последовать за посткапитализмом. Можно, конечно, надеяться на Бога и на десятки миллиардов бессмертных душ, живших в прошлом на Земле. Но следует иметь в виду, что сама вера в Бога предполагает веру в Апокалипсис». Эти мысли историка вполне отвечают развитой модели, где эти же выводы просто облечены в другую — математическую — форму. Изменение временного масштаба полезно иметь в виду при сопоставлении таких крупных явлений истории, как судьбы царств и империй. Так история Древнего Египта охватывает три тысячелетия и завершилась 2700 лет тому назад. Согласно Гиббону упадок Римской империи продолжался полторы тысячи лет, в то время как нынешние империи создавались за века и распадаются за годы». Для современного «кризиса времени» требуется принципиальная переоценка существующих этических и моральных норм, нравственности и эталоном мышления и поверения, что связано с крушением традиционных идеалов семьи, общества в целом, растущим стрессом: «связь времен разорвана». С необходимостью этого столкнулось человечество, в частности, в вопросе методов воздействия на геном человека, связанных с самой «формой» человека как в прямом — морфология, так и в переносном смысле — план личностных черт. По словам Капицы: «При вхождении в эпоху глобального демографического перехода мы больше уже не можем следовать прежнему нарастающему темпу развития, и в настоящее время автомодельное развитие человечества нарушилось. Фигурально выражаясь, поезд истории теперь достиг предельной скорости, скорости, при которой вагоны сходят с рельс гиперболического роста, а состав поезда разрывается. Но в это же время с новой силой стали проявляться процессы глобализации, и человечество обретает единство, которое ранее было скрыто индивидуальными чертами исторического развития народов. Недаром демографический взрыв сопровождается информационным взрывом, каким, например, стал Интернет как глобальная форма реализации сознания человечества. <…> В эпоху демографического перехода просто нет времени на адаптацию к быстро меняющимся условиям. При кризисе времени смена исторических декораций происходит столь стремительно, что ни отдельные люди, ни сообщества, ни само человечество не успевают следовать за темпом развития. Его нам навязал динамически самоподобный рост, начавшийся миллион лет тому назад, и обусловил демографический императив, подведя нас к критическому рубежу в истории человечества».

Игорь Лютый

Основная используемая лит-ра

  1. Дружинин В.Н. Экспериментальная психология. — СПб., 2201. — 320 с.
  2. Зеньковский В.В. История русской философии. Ростов-на-Дону. В 2-х томах.: «Феникс».1999.
  3. Капица С.П. «Сколько людей жило, живет и будет жить на земле. Очерк теории роста человечества». М.: — 1999.
  4. Климов Е.А. Введение в психологию труда: Учебник для вузов. М.: Культура и спорт, ЮНИТИ, 1998.
  5. Корнилова Т.В. Экспериментальная психология: Теория и методы: Учебник для вузов. — М., 2002. — 381 с.
  6. Кун Т. Структура научных революций. М.: ООО «Издательство АСТ», 2001.
  7. Петров К.П. Тайна концептуальной власти. — Новосибирск, 2000. — 98 с.
  8. Пригожин Илья, Стенгерс Изабелла. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. Пер. с англ. Данилова Ю. А. М.: Эдиториал УРСС, 2001.
  9. Раушенбах Б. В. Пристрастие. — М.: Издательство «Аграф», 1997.
  10. Розин В.М. Культурология: Учебник. М.: ИНФРА-М, ФОРУМ, 2001.
  11. Розин В.М. Психология: теория и практика: Учебное пособие для высшей школы. — М., 1997. — 296 с.
  12. Шевцов А.А. Введение в общую культурно-историческую психологию. СПб.: Тропа Троянова, 2000. — 544 с.